Вот какая это игра, фантастическая и однообразная.
И играют в нее только баски и наваррцы с гор; те самые баски, что дали миру свою круглую шапочку - "берет", которая называется boina и производится, правда, у нас в Страконице; те самые баски, которые, как. уверял в разговоре со мной профессор Мейе[Мейе Антуан (1866--1936) - видный французский языковед, профессор сравнительного языкознания в Коллеж де-Франс.], были праобитателями всего Средиземноморья, родственники некоторых племен высокогорного Кавказа.
Язык их так сложен, что еще не изучен до сих пор; а музыка - дудка, похожая на кларнет, называемая dulzaina, которой подыгрывает тамбурин. Это чуть ли не самый маленький народ в Европе; быть может, это выходцы с исчезнувшей Атлантиды. Грешно было бы допустить, чтобы когда-нибудь исчезла и эта доблестная горсточка оставшихся.
МОНСЕРРАТ
Издали это почтенная и коренастая гора, по грудь выставившаяся из остальных каталонских холмов; но чем ближе вы к ней подходите, тем больше начинаете удивляться, качать головой и, наконец, бормотать: '"с ума сойти" и "нет, я в жизни ничего подобного не видел", подтверждая тем самым старую истину: вблизи в этом мире все удивительнее, чем издали.
Так вот, то, что из Барселоны представляется монолитным массивом, при более близком рассмотрении оказывается чем-то вроде горы, стоящей на сваях; скорее даже и не горы, а архитектурного сооружения, какого-то храма. Внизу - цоколь из красной скалы, с которого устремляются вверх высокие, как башни, колонны из скал; на них нечто вроде портика с новым рядом гигантских колонн, а над этим на высоте тысячи двухсот метров - третий ярус этой циклопической колоннады. С ума сойти; нет, говорю вам, я в жизни ничего подобного не видел. Чем выше ввинчивает вас красивая шоссейная дорога, тем сильней у вас занимается дух; внизу отвесная пропасть Лобрегатнад головой отвесные башни Монсеррата; а между ними висят, словно на выступающем от стены балконе, святой монастырь, кафедральный собор, гаражи на несколько сот автомобилей, автобусов и шарабанов и монастырская гостиница монументальная гулкая пустынь, где можете остановиться у отцов бенедиктинцев; книг в этом монастыре - как, верно, ни в одной монастырской библиотеке: от старых фолиантов в переплетах из дерева и свиной кожи до целых полок, посвященных кубизму.
Но есть еще вершина горы - Сант-Херони; вас поднимает туда вагончик совершенно отвесной канатной железной дороги; представьте себе коробку из-под сардин, которую по веревочке стали бы поднимать на соборную башню, а вы сидите в этой коробочке с нарочито веселым и бодрым видом, словно у вас сердце не замирает от страха, что все это сейчас оборвется - и конец. Потом, когда вы уже вышли и разминаетесь, то буквально не знаете на что раньше смотреть; я вам это подскажу:
1. На растительность, которая снизу выглядит, как пучки волос под огромными закинутыми за голову каменными руками, но которая вблизи оказывается прекрасной порослью вечнозеленых барбарисов и остролиста, буксов, эвонимуса, цистусов, мирт, лавров и средиземноморского вереска; с ума сойти, - такого естественного парка, как там, на вершинах и в расселинах этих твердых, будто подклеенных друг к другу скал, словно залитых бетоном из голышей, я в жизни еще не видел.
2. На башни и колоннады скал Монсеррата, на страшные и голые обрывы Юдоли Скорби, которая будто бы отверзлась в день распятия Христа. Существуют разные ученые теории о том, что напоминают собой эти скалы: по одним - сторожевые башни, по другим - процессию монахов в клобуках, флейты, корни выдернутых зубов... а я скажу: пусть я ослепну, если они не напоминают воздетые пальцы, сложенные, как для молитвы; ведь гораМонсерратвоздевает в молитве тысячу дланей, приносит клятвы, подняв указательные пальцы, и благословляет путников крестным знамением. Я верю, что за этим именно она была сотворена и поднята над всеми остальными горами; неважно в данном случае, верю ли я во что-нибудь еще, но так я думал, сидя на вершине Сант-Херони, самом высоком куполе и центре этого гигантского и фантастического созданного природой храма.
3. А кругом, насколько хватает глаз,-земля в волпах зеленых и розовых гор: Каталония, Наварра, Арагон, Пиренеи с искрящимися глетчерами; беленькие города у подножий; удивительные округлые холмы, до того слоистые, словно это кудрявая прядь волос, расчесанная гигантским гребнем, или даже скорее словно они до сих пор хранят отпечатки бороздок, которые были на пальцах, творивших эту землю. С вершины Монсеррата вам виден отпечаток божьих пальцев, с особенной творческой радостью лепивших этот теплый пурпуровый край.
Поглядев на все это и подивившись, отправляется путник домой.
VUELTA
[Возвращенье (иср.). ]
Возвращенье домой. Мне еще ехать через четыре страны. Но уже все, что я вижу, я, не задумываясь, пропускаю между пальцев, как бусины четок, потому что это уж возвращенье. Человек, который возвращается, сидит, забившись в угол вагона, устало прикрыв глаза; довольно, довольно всего, что проходит мимо и остается позади, довольно всего, что, едва поравнявшись с тобой, убегает назад. Скорей бы уже быть дома, на месте, как кол, вбитый в землю; утром и вечером видеть вокруг одни и те же привычные вещи.
- Да, но ведь мир так велик!
Видали умника! Что же теперь, сиди, повесив нос, и мучайся оттого, что не все еще посмотрел? Что не побывал в Саламанке или Сант-Яго, что не знаешь, как выглядят ослики в Эстремадуре и старухи в Ансо, что не поглядел на цыганского короля и не послушал свист баскской txistularis[свирели (баскск.).]. Человеку все надо видеть, ко всему прикоснуться, вот так, как в Толедо ты похлопывал ослика или трогал ствол пальмы в саду Алькасара. До всего хотя бы дотронуться пальцем. Весь мир погладить ладонью. Сколько радости - видеть и трогать то, что тебе еще не знакомо!
Потому что каждая особенность в вещах и людях обогащает жизнь.
С благодарной радостью принял ты все, что было тебе непривычно; да и каждый путник, который тебе встречался, готов был скорее изранить в кровь ноги, но не пропустить чего-нибудь своеобразного и живописного, такого, что не увидишь в другом месте; потому что во всех нас живет любовь к бесконечности и разнообразию жизни. Но послушайте, ведь это богатство жизни творят народы - ну конечно, еще и природа, история... Но ведь и то и другое слито в народе. И если бы нам пришло в голову определять все решения мировых проблем любовью к жизни, мы бы выразили это примерно так (на всех языках мира): Caballeros, нельзя отрицать, что все люди есть люди, но нас, путешественников, изумляет так радостно не тот факт, что, скажем, севильцы тоже люди, а то, что они - севильцы. Нас приводило в восторг, что испанцы это самые настоящие испанцы, и чем они были испанистей, тем были нам приятней и тем больше мы их уважали за это. Представьте себе, что мы точно так же стали бы уважать китайцев на том неоспоримом основании, что это китайцы, португальцев за то, что они португальцы и что когда они говорят, мы не понимаем ни слова, и так далее. Есть люди, которые могут любить весь мир, если он согласится иметь асфальтированные шоссе, или верить в единого бога, или закрыть бодеги и таверны. Есть люди, которые готовы любить весь мир, если у всего мира будет одно лицо - и лицо именно их цивилизации. Но поскольку с любовью мы, кажется, далеко не ушли, попробуем взяться за дело с другого конца. Куда больше радости любить целый мир за то, что он тысячеликий и всюду разный, а потом провозгласить: Ребята, раз уж нам так приятно глядеть друг на друга, учредим Лигу Наций; но только, черт возьми, пусть это будут нации со всем, что сюда относится, со своим цветом кожи и языком, со своими обычаями и культурой, а если надо, так бог с ними, пусть будут и со своим богом; ибо всякую особенность стоит любить потому уже, что она обогащает жизнь.
