- А приемничек-то! Красота! - вздохнул Тошка. - Зажмешь в кулаке - и не видно.
- Классический приемник, - сказал я. - Нам такой ни за что не собрать.
- Ну, не собрать! - занесся, как всегда, Тошка. - Если бы настоящие инструменты да полупроводники...
- Не треплись, слушать противно, - сказал Юрка. - Ты когда-нибудь паяльник в руках держал? Ну и замолкни.
- Что у него с ногами? - спросил Борька.
- Наверное, паралич, - предположил я. - В таких креслах всегда ездят паралитики.
- Позвоночник у него больной, вот что, - сказал Тошка.
- Да, позвоночник - это такая штука... От него все начинается. В детстве спиной обо что-нибудь хорошенько навернешься, вот тебе паралич или горб. Он, наверное, тоже обо что-нибудь...
- Жалко человека. Я бы двух дней не высидел в комнате.
- Я, наверное, тоже.
- А он вот сидит и еще какие приемники собирает! - сказал Юрка, поглаживая бинт на руке.
- Интересно, для чего ему столько стрекоз? Что он с ними делает? - спросил Тошка.
- Ловит и крылья рвет, - сказал я, вспомнив письменный стол.
- Нет, в самом деле?
- Наверное, он их исследует.
- Кого, стрекоз-то? Чего там исследовать в стрекозе? Голова, туловище да четыре крыла...
- Может, он этот самый... ну, которые насекомых изучают...
- Он же сказал, что он монтажник.
- Ребята, а как он их ловит, если без ног? - поинтересовался Тошка.
- Кто-нибудь ему ловит.
- А про самопалы он правильно сказал. Бессмысленная это штука. Вот научиться бы такие приемники собирать...
- Приемники, приемники... - сказал Борька. - Купил он вас своими приемниками.
- А тебе не хотелось бы такой? По совести скажи - не хотелось бы? - сказал Тошка.
- Хотелось бы. Только все равно не получится.
- Ну и дурак. Если очень захочешь, всему можно научиться.
- Вот и учись, - сказал Борька. - Меня радиотехника не интересует.
- А я не собираюсь всю жизнь из самопалов стрелять.
- А кто собирается? Кто первый начал? Ну, скажи, кто?
- Ну, я начал. Не отказываюсь. Я первый самопал сделал. Ну и что?
- Потому что ты так всегда. Сам начнешь, а потом в кусты.
- Я?
- Ты!
- А ну, скажи еще раз!
- Что, правда глаза колет? Я-то ни одного самопала не сделал.
- Конечно! Ты всегда не виноват. Всегда сухим из воды...
- Хватит, ребята! Теперь все равно, кто первый! - крикнул Юрка.
Мы замолчали.
Действительно, теперь было все равно. Спор не имел смысла.
У начала Степной улицы мы распрощались и разошлись по домам.
Я шел и думал об Инженере.
Вот кому должно быть зверски трудно. Три года в этом проклятом кресле на колесах. Три года! Когда мне делали операцию аппендицита, я лежал в больнице всего девять дней. Первые три нужно было лежать только на спине, чтобы не разошелся шов. Уже на вторую ночь у меня так заныли лопатки, будто их выламывали из спины. Медленной болью сводило онемевшие мышцы. Утром я чуть не плакал, просил у сестры, чтобы меня повернули на бок. А тут человек сидьмя сидит тысячу сто дней! И впереди никакой надежды.
Я вдруг очень отчетливо представил его боль, его беспомощность и его тоску по солнечной широкой земле.
"Надо будет почаще к нему заходить, - решил я. - Все-таки человеку приятно, когда о нем помнят".
4. Сила - в двишениц
- Ф-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р!
Перевернутая вверх брюшком стрекоза отчаянно выгибается, трещит крыльями, цепляется острыми коготками лапок за Борькины пальцы.
- Стоп! Вот так и держи. Только не жми очень сильно.
Инженер остроносым пинцетом осторожно разгибает стрекозиную лапку и набрасывает на нее скользящую петлю тончайшей капроновой ниточки. Петля затягивается. Вторая лапка тоже схвачена такой же петлей на другом конце нити. Потом нить прикрепляется к рычагу динамометра, и Владимир Августович командует:
- Пускай!
Освобожденная стрекоза стремительно взмывает вверх. Нить натягивается. По циферблату динамометра ползет стрелка.
Тошка снимает отсчет:
- Один и девять... два и одна... два и пять... два и семь...
Стрекоза ходит кругами под потолком. Треск крыльев сливается в ровное сердитое гуденье.
- Увеличивает обороты, - говорит Борька.
- Три и одна, - отсчитывает Тошка, - три и три... три и четыре...
О, как хочется стрекозе вырваться за окно в упругие синие струи ветра! Как тянется она к свету! Но ей уже никуда не вылететь из этой комнаты.
- Три и пять... три и шесть... еще раз три и пять, три и семь... три и шесть...
- Вот видите, - говорит Инженер, - стрекоза весит семь десятых грамма, а сила тяги крыльев у нее в среднем три и шесть десятых грамма. Следовательно, абсолютная тяга будет два и девять десятых грамма. Четыре собственных веса! Dinamis mobilis! Ни один из механизмов, созданных человеком, не может соперничать с этой зеленоглазой красавицей! "Красавице" тем временем надоедает кружиться под потолком. Она делает последний рывок и, подсеченная нитью, шлепается на пол. Борька поднимает ее и кладет на стол. Здесь стрекоза попадает в руки Тошке Федорову. Он убивает ее эфиром, снова тщательно взвешивает, потом отрывает крылья и еще раз взвешивает, уже бескрылую. Результаты он сообщает мне. Я записываю их в тетрадь. Туда же, в особую графу, я заношу силу тяги крыльев.
Мы все заняты, кроме Юрки. Юрка пока наблюдатель. Правая рука у него висит на марлевой перевязи, перекинутой через шею. Палец все-таки нарвал. Юрка терпел два дня, потом, когда в глазах стало зеленеть от боли, не выдержал и пошел в поликлинику. Там ему разрезали нарыв и сказали, что поврежден сустав и что даже когда все заживет, палец будет плохо сгибаться.
Мы испытываем на динамометре еще двух стрекоз, и наконец Инженер объявляет:
- На сегодня хватит. Давайте побеседуем.
Мы быстро приводим в порядок стол и рассаживаемся вокруг кресла на колесах.
Загадочно улыбаясь, Инженер смотрит на нас и вдруг задает быстрый вопрос:
- Кто знает, что такое "морфология"?
- Морфология?.. Хм, морфология...
- Это... в русском языке... в грамматике, - вспоминает Тошка. - Мы проходили. Только я сейчас забыл...
- Есть такой раздел в грамматике, правда, - говорит Инженер. - Но я спрашиваю не о грамматике. Кто может расшифровать это слово?
Мы молчим. Мы не знаем, что такое морфология. После знакомства с Инженером мы поняли, что вообще очень мало знаем.
- Морфэ - форма; логос - учение. Это греческие слова. Вместе они означают учение о форме. Понятно?
Теперь, конечно, понятно.
- Так вот, то, чем мы занимаемся всю эту неделю, и есть морфология.
А вот это совсем непонятно.
Какие такие формы мы изучили? Мы только и делали, что взвешивали стрекоз да измеряли тягу крыльев динамометром, который Инженер сделал из часового волоска.
- Какие формы? - спрашивает Тошка.
Инженер удивленно поднимает брови.
- Ай-яй-яй! - говорит он. - Неужели не догадались? Сколько пород стрекоз у нас было? Пять? Вот вам пять форм крыльев! И что же у нас, в конце концов, получилось? Какие крылья лучше всего? У какой стрекозы?
Инженер смотрит на меня.
Я перелистываю тетрадь. Ага, вот она, сравнительная таблица. Тут уж всякий поймет, что самая большая тяга у стрекозы-коромысла.
- Отлично, - говорит Инженер. - Кроме того, у коромысла самая большая скорость из всех насекомых - сто пятьдесят километров в час, и самое меньшее количество взмахов крыльями, чем у остальных стрекоз, - всего сто в секунду. У нее самый совершенный летательный аппарат из всех тварей, что могут летать, понимаете? Dinamis mobilis!
- Владимир Августович, а что такое... это самое... динамис мобилис? спрашивает Блин.
- Что?! - тихим голосом говорит Инженер. - Вы до сих пор не знаете? Стыд! Какой там стыд, позор!! Как называется наша футбольная команда? Ну?
- "Динамо".
