Ведь ей суждено проторчать здесь все лето! Ее выбросили сюда, как вышвырнули под открытое небо старые машины, ржавеющие на холме.

Последние несколько лет Лиз жилось все хуже и хуже. Когда ей было двенадцать, от них с матерью в самый канун Рождества ушел отец, и два года они о нем ничего не слышали. Сперва они даже почувствовали облегчение после его ухода - по крайней мере, кончились драки и скандалы, но потом мать Лиз начала выпивать и водить к себе приятелей - каждый выходной нового, так что Лиз приходилось все чаще ночевать у друзей или просто бродить по улицам, - домой идти не хотелось.

А потом мать устроилась на работу в гостиницу в Банфе.

- Это же только на лето, - объясняла она Лиз. - Конечно, я понимаю, тебе это кажется не слишком справедливым, но, что поделаешь, я не могу взять тебя с собой, тогда мы растранжирим все, что я надеюсь заработать нам на зиму. А сейчас ты пока поживешь у тети Эммы. Хорошо?

В свои четырнадцать лет Лиз давно поняла, что никаких прав у нее нет и возражать не приходится. Чего уж тут возражать, если накануне вечером она слышала, как мать жаловалась своему очередному бой-френду:

- Ну куда ее девать, ума не приложу! Она теперь ничего слушать не желает, и я прямо не знаю, что с ней делать! А у меня ведь и своя жизнь есть. Или, может, я не права? Как ты считаешь?

Бой-френд, естественно, заверил ее, что она права:

- Ладно, бэби! Давай выпьем. Мать, значит, права.

Слышать такие слова было обидно. И нечего притворяться, что Лиз на это наплевать. Но по крайней мере, она не разревелась.

«Только на то и надежда, что дальше жизнь будет лучше, - думала Лиз, стоя рядом с кузиной во дворе фермы. - Но если и дальше так пойдет, с меня хватит! Я больше не выдержу».

В глазах у нее отчаянно защипало, но она заморгала изо всех сил и не дала выступить слезам. «Раскисать нельзя!» - сказала она себе, поворачиваясь к Энни.

- Так чем ты собиралась заняться? - спросила она кузину.

Энни показала на кучу свеженарубленных дров.

- Вот - папка просил сложить их в поленницу. Поможешь?

У Лиз упало сердце, но она продолжала улыбаться. Конечно поможет. Ведь они топят этими дровами плиту, готовят на ней и обогревают зимой жилье. Только кому охота так жить?

- Ясно помогу, - воскликнула она. - Это даже здорово! - Голос ее звучал достаточно бодро, но выражение лица говорило: «Лучше не придумаешь! Все равно что о стенку головой биться!»

По вечерам делать было совершенно нечего. Телевизор на ферме оказался маленький, черно-белый, он стоял в спальне дяди и тети. Если хотелось что-нибудь посмотреть, приходилось сидеть у них на постели, а Лиз это, сказать по правде, было не по вкусу, хотя Энни, по-видимому, ничего не имела против. Ну понятно, они же ее родители. Лиз привезла с собой кое-какие кассеты, но одна колонка музыкального центра была сломана, и усилитель работал только на один канал. Да, впрочем, ни Бон Джови, ни Ван Хален здесь никого не интересовали, не говоря уж о хеви-метал.

Настоящей музыки они тут и не слышали.

В тот вечер, вдоволь налюбовавшись на стенку, Лиз заявила, что хочет пойти прогуляться.

- По-моему, ты это зря задумала, - начала возражать тетка.

- Дай девочке развеяться, - перебил ее дядя. - Что с ней может случиться? Главное, не сворачивай с дороги! - предостерег он Лиз. - За городом быстро темнеет, ты к этому не привыкла, запросто можешь заблудиться.

- Я буду осторожна, - заверила его Лиз, готовая обещать что угодно, лишь бы вырваться из дому хоть на несколько минут.

«Запросто можешь заблудиться», - вспоминала она слова дяди, стоя на пороге. Еще бы! Вон какая тут уйма всяких дорожек, куда ни поверни - новая. И здесь и впрямь темно! Стоило ей выйти со двора, освещенного фонарями, как ночь обступила ее со всех сторон. Луна не светила, звезды скрывались за тучами, так что почти ничего не было видно. Лиз стало не по себе, и по спине у нее пробежал холодок.

Она оглянулась на ярко освещенную ферму; сейчас та не казалась ей такой уж отвратной. Наоборот, дом выглядел даже уютным. Лиз уже готова была вернуться и взобраться на сиденье ржавого автомобиля с оторванной дверцей, но вдруг послышались странные звуки. Что это?

Она медленно подняла глаза и увидела проблески света на вершине холма. Светился амбар. На фоне ночной темноты он казался бледно-желтым пятном. И звуки, услышанные Лиз, доносились оттуда. На скрипке наигрывали что-то, отдаленно напоминающее музыку кантри, но звучала она совсем не так, как кантри-напевы в исполнении какой-нибудь крутой группы, разодетой в костюмы, украшенные блестками.

Сразу забыв о недавних страхах, одолеваемая любопытством Лиз заспешила по ведущей вверх тропинке, пока не очутилась у амбара. Идти приходилось осторожно, не отрывая глаз от земли, чтобы не наступить на коровью лепешку. Звуки скрипки раздавались здесь громче и, казалось, заражали непонятным весельем.

Когда Лиз подошла к самому амбару, ее охватила тревога. Кто мог среди ночи наигрывать на скрипке в старом амбаре? Было в этом что-то пугающее. Но раз уж она сюда добралась…

Лиз поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть в щель, и замигала от удивления. Старый амбар внутри совершенно преобразился. Керосиновая лампа освещала ряды деревянных карусельных лошадок, прислоненных одна к другой вдоль стенки. Их лакированные бока блестели, головы склонились набок, будто они прислушивались к скрипке, нарисованные глаза, казалось, смотрели на Лиз. А спиной к ней, лицом к лошадкам сидел сам скрипач. На нем была мягкая черная шляпа с широкими полями, с которых свешивались две ленты - розовая и коричневая. А одежда состояла из сплошных заплат, и трудно было определить, какого она цвета.

На таком близком расстоянии, да еще при том, что в амбаре музыка звучала особенно гулко, создавалось впечатление, будто скрипач не один - их тут несколько. Лиз слышалось еще и какое-то постукивание, и когда она пригляделась внимательней, обнаружилось, что скрипач ногой в ботинке отбивает такт по деревянному полу.

Когда музыка смолкла, Лиз не знала, как поступить - может, подойти поздороваться? Или продолжать слушать отсюда тайком? Уж больно здорово он играет…