- Как вам сказать... не совсем, - ответил я (в то время я был только помолвлен, к тому же не со своей женой, если вам ясно, что я хочу сказать). - Но я кое-что понимаю в этих делах, - добавил я, - и если вам нужен совет...
- Не в этом дело, - перебил он меня, - я не хочу, чтобы вы надо мной смеялись. Я думал, что если вы человек женатый, вы бы поняли все лучше. Нет ли в этом доме какой-нибудь опытной здравомыслящей женщины?
- У нас служат женщины, - ответил я. - Что касается того, здравомыслящие они или нет, то на этот счет могут быть разные мнения. В общем они - обыкновенные женщины. Позвать вам горничную?
- Да, пожалуйста, - сказал он. - Подождите минутку, давайте сначала откроем это.
Он принялся распутывать веревку, потом вдруг выпустил ее и усмехнулся.
- Нет, - проговорил он, - откройте-ка вы, только осторожно, это будет для вас сюрпризом.
Я не очень-то люблю сюрпризы. По собственному опыту я знаю, что они большей частью бывают неприятными.
- Что там такое? - спросил я.
- А вот откроете и увидите, - ответил он, - вреда вам от этого не будет.
И, отойдя, он снова захихикал.
"Ну, - сказал я себе, - надеюсь, этот субъект ничего плохого не задумал". И вдруг странная мысль пришла мне в голову, и я замер, держа в руках веревку.
- А у вас там не мертвец? - выговорил я.
Молодой человек ухватился за каминную доску, и лицо его стало белым, как простыня.
- Боже мой, - воскликнул он, - не говорите таких ужасных вещей! Мне это в голову не приходило! Открывайте скорее!
- Лучше идите-ка вы сами сюда и откройте ее, сэр, - возразил я.
Вся эта история мне что-то не нравилась.
- Не могу, - сказал он, - после ваших слов... Меня всего трясет. Скорее откройте и скажите мне, что все благополучно.
Любопытство пришло мне на помощь. Я разрезал веревку, откинул крышку и заглянул в корзину.
Молодой человек отвернулся, точно боялся взглянуть в мою сторону.
- Все благополучно? - спросил он. - Он жив?
- Да уж так жив, что дай бог всякому.
- А он дышит как следует? - продолжал посетитель.
- Вы, наверное, оглохли, - возразил я, - если не слышите, как он дышит.
Действительно, его дыхание можно было услышать даже на улице.
- Слава богу! - воскликнул молодой человек и опустился в кресло у камина. - Вы знаете, мне это просто в голову не приходило. Больше часа я продержал его в этой корзинке, и если бы он случайно запутался головкой в одеяле... Никогда больше я не повторю эту глупость!
- Вы его любите? - спросил я.
Он взглянул на меня.
- Люблю ли? - повторил он. - Еще бы! Я его отец. - И он опять засмеялся.
- Вот как, - проговорил я. - Значит, я полагаю, что имею удовольствие разговаривать с мистером Костэром Кингом?
- Костэр Кинг? - удивленно повторил он. - Моя фамилия Милбери.
- Но, - возразил я, - на наклейке с внутренней стороны крышки сказано, что его отец Костэр Кинг, отпрыск Старлайта, а мать - Дженни Динс, отпрыск Дарби Дьявола.
Он подозрительно посмотрел на меня и поставил между нами стул. Очевидно, теперь пришел его черед думать, что я сумасшедший. Убедившись, по-видимому, что я во всяком случае не опасен, он стал придвигаться поближе к корзине, пока наконец ему не удалось заглянуть в нее. Никогда в жизни я не слышал, чтобы мужчина издавал такой нечеловеческий вопль. Он стоял по одну сторону кровати, я - по другую. Щенок, разбуженный шумом, сел и зарычал сначала на одного из нас, потом - на другого. Я разглядел, что это был бульдог примерно месяцев десяти. Превосходный щенок для своего возраста.
- Мое дитя! - закричал молодой человек, и глаза у него буквально на лоб вылезли. - Это не мое дитя! Что случилось? Или я сошел с ума?
- Вы к этому близки, - произнес я, и так оно и было. - Успокойтесь. Что вы рассчитывали увидеть здесь?
- Моего мальчика, - снова закричал он. - Моего единственного ребенка, моего сыночка!
- Вы имеете в виду настоящего ребенка? - продолжал я. - Человеческого ребенка?
У некоторых людей есть глупая привычка говорить о своих собаках, как о детях, так что кто его знает, кого он имел в виду.
- Конечно, настоящего! - отвечал он. - Самого прелестного ребенка, какого вы в своей жизни видели. В воскресенье ему исполнилось ровно тринадцать недель, а вчера у него прорезался первый зубик.
Вид собачьей морды, кажется, сводил молодого человека с ума. Он бросился к корзине, и если бы я не помешал ему, наверное, задушил бы несчастного пса.
- Щенок не виноват, - говорю я. - Осмелюсь сказать, что ему так же тошно, как и вам. Его ведь тоже потеряли. Кто-то сыграл с вами шутку: вытащил вашего младенца и сунул вместо него вот этого... если только тут вообще был ребенок.
- Что это значит? - возмутился он.
- Ну, сэр, - говорю я, - вы меня извините, но джентльмены в здравом уме не возят ребят в бельевых корзинах. Откуда вы приехали?
- Из Бенбери, - говорит он. - Меня хорошо знают в Бенбери.
- Вот этому можно поверить, - ответил я. - Такого молодого человека, как вы, наверное, все знают.
- Я мистер Милбери, - говорит он, - бакалейщик с Хай-стрит.
- В таком случае, что вы делаете здесь с этой собакой? - спрашиваю я.
- Не доводите меня до исступления, - отвечает он. - Говорю вам, я сам не знаю. Моя жена сейчас в Уорвике, ухаживает за своей больной матерью, и в каждом письме вот уже две недели только и пишет: "Ах, как я хочу видеть Эрика! Если бы мне хоть на минутку увидеть Эрика!"
- Естественные материнские чувства, - говорю я, - они делают ей честь.
- И вот сегодня, - продолжает он, - я рано окончил работу и решил привезти сюда ребенка, чтобы жена могла повидать его и убедиться, что с ним все благополучно. Она не может оставить мать больше чем на час, а мне нельзя идти к ней, потому что теща меня недолюбливает и я ее раздражаю. Я хотел подождать здесь, а Милли - это моя жена - пришла бы сюда, когда освободится. Я собирался сделать ей сюрприз.
- По-моему, - говорю я, - большего сюрприза вы ей никогда в жизни не устраивали.
- Не шутите с такими вещами, - говорит он. - Я все еще сам не свой и могу вас искалечить.
Он был прав: нельзя было шутить с этим делом, хотя, конечно, оно имело свою смешную сторону.
- Но зачем же, - спрашиваю, - было совать ребенка в бельевую корзинку?
