Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И мои старания не пропали даром. Скоро моего общества стала добиваться вся школа, - но я все равно не был удовлетворен. Я предпочел бы быть капитаном школьной футбольной команды или, по крайней мере, помощником его заместителя. Я отдал бы весь смех, достававшийся мне в награду, за аплодисменты, выпавшие на долю заики Джерри, когда во время матча в крикет против Хайбери он набрал сто очков и тем принес нам лишние три очка и победу.

Я так и не оставлял до конца надежду сменить свой виноградный венок на лавровый. Утром я вставал на час раньше и упражнялся в сбивании метелок, воткнутых, как крикетные воротца, где-нибудь на заднем дворе. Позднее, когда стало модным увлечение ходулями, я проводил целые недели в напрасных попытках овладеть этим видом спорта. Сознание того, что даже толстяк Табби может перегнать меня на ходулях, омрачало мою жизнь в течение многих месяцев.

В старшем шестом классе у нас учился паренек, фамилия которого, если я не путаю, была Уэйкэм. Он страшно завидовал моему умению смешить окружающих. Он как раз находился в том возрасте, когда слабый пол начинает вызывать у юношей интерес, и ему запало в душу прослыть звездой остроумия в гостиных Геспел-Оука. Стоит ли добавлять, что от природы это был на редкость скучный и нудный малый?

Однажды я стоял с группой ребят, собравшихся на школьном дворе. Я распинался вовсю, и кругом раздавался хохот. Не помню, действительно ли я рассказывал что-то очень смешное или нет. Да это и не имело значения, - у них уже вошло в привычку встречать смехом все, что я говорил. Иногда я нарочно начинал говорить о чем-нибудь серьезном, а они все равно смеялись.

Среди ребят был Уэйкэм, он смотрел на меня во все глаза, как мальчишки смотрят на фокусника в надежде догадаться: "как это у него получается?" Потом он взял меня под руку и отвел в пустынный уголок двора.

- Слушай, Келвер, - заговорил он, убедившись, что нас никто не услышит, - ты и вправду смешной малый.

Эти слова не доставили мне никакого удовольствия. Если бы он сказал, что восторгается тем, как я бросаю мяч при игре в крикет, я, может быть, не поверил бы ему, но зато проникся бы к нему симпатией.

- И ты тоже, - сказал я резко. - Только ты сам этого не замечаешь.

- Ну нет, - ответил он, - а мне бы так хотелось! Послушай, Келвер! Как ты думаешь, ты смог бы научить меня острить?

Я уже готов был самым решительным образом отклонить это предложение, но тут меня осенила одна идея. Уэйкэм славился среди нас интересной особенностью: он умел, засунув два пальца в рот, издавать такой свист, что, услышав его даже за четверть мили, собаки приходили в неистовство, а находившиеся поблизости люди подскакивали вверх на полфута, а то и на целых полтора.

Я завидовал этой его особенности так же сильно, как он завидовал моему остроумию. И в то же время нельзя сказать, чтобы я восхищался его свистом, так как не видел в нем никакого практического смысла. Вообще говоря, этот свист вызывал скорее раздражение, чем восторги. Один старый краснолицый джентльмен просто надавал Уэйкэму затрещин, когда тот однажды проделал свой фокус над самым его ухом, за что вся улица объявила этого джентльмена своим благодетелем. Извозчики замахивались на Уэйкэма хлыстом, и иногда им даже удавалось стегнуть его. Даже мальчишки, от которых, казалось, следовало бы ждать сочувствия, склонны были хватать первый попавшийся под руку предмет и запускать им в свистуна. Я знал, что в кругу моих друзей этот свист сочтут вульгарным, - даже сам Уэйкэм не решался демонстрировать свои способности перед одноклассниками. Казалось просто непостижимым, чтобы какое-нибудь разумное существо захотело овладеть этим искусством. И все-таки я целыми неделями, тайно от всех, выбивался из сил, стараясь научиться издавать эти чудовищные звуки. Вы спросите - почему? Насколько я могу судить о характере молодого человека, который является героем моего рассказа, дело объяснялось тремя причинами.

Во-первых, это было средством привлечь внимание, во-вторых, это был трюк, который кто-то другой умел проделывать, а он - нет, и, в-третьих, у него от природы не было никаких данных для этого вида искусства и именно поэтому он страстно стремился им овладеть. Если бы на его пути встретился мальчишка, умеющий ходить на руках, болтая в воздухе пятками, юный Поль Келвер, по всей вероятности, сломал бы себе шею, пытаясь подражать ему и превзойти его. Я не оправдываю этого юнца. Я просто хочу, чтобы более разумные мальчики и взрослые люди позабавились, читая о нем.

Мы заключили сделку: я берусь научить Уэйкэма острить, за что он должен обучить меня своему пронзительному свисту.

Каждый из нас честно старался перенять знания у другого, но ни один не добился успеха. Уэйкэм усердно старался быть смешным, я усердно старался научиться свистеть. Он делал все, как я ему объяснял, я точно следовал всем его указаниям.

Результаты оказались ничтожными как в отношении остроумия, так и в отношении свиста.

- Как ты думаешь, это кого-нибудь рассмешит? - жалобно спрашивал Уэйкэм, вложив все свои усилия в очередную шутку.

И мне приходилось честно признаваться, что вряд ли хоть одно мыслящее существо улыбнется на такую остроту.

- Как, по-твоему, далеко слышен мой свист? - встревоженно допытывался я у Уэйкэма, отдышавшись настолько, что мог говорить.

- Ну, знаешь, это зависит от того, знает ли кто-нибудь, что ты собирался свистеть! - отвечал великодушный Уэйкэм, не желая огорчать меня.

По взаимному согласию мы бросили эти занятия к концу недели.

- Наверное, у тебя внутри не хватает какой-то такой штучки, - утешал я Уэйкэма.

- Мне кажется, что у тебя небо устроено как-то не так! - пришел к заключению Уэйкэм.

Мои успехи в роли рассказчика, комментатора, критика и шутника вновь пробудили во мне мои детские мечты стать писателем. Я не могу сказать точно, когда у меня впервые возникло такое желание. Помню, как-то однажды, еще совсем маленьким, я провалился в мусорную яму, довольно глубокую, куда садовник выбрасывал всякий хлам. При падении я вывихнул ногу и не мог двинуться с места. Между тем уже наступил вечер, а моя западня находилась далеко от дома, так что положение, в которое я попал, представлялось мне в мрачном свете. Но у меня было одно утешение: это приключение окажется весьма ценным для автобиографии, составлением которой я тогда занимался. Ясно помню, как я лежал на спине среди гниющих листьев и битого стекла, сочиняя свой рассказ: "В этот день со мной произошло удивительное приключение. Гуляя по саду и ничего не подозревая, я внезапно..." Но мне не хотелось рассказывать правду - "свалился в мусорную яму шести футов в ширину, не заметить которую мог только идиот!" - и я стал придумывать более достойную ситуацию: мусорная яма превратилась в пещеру, вход в которую был тщательно скрыт, и я пролетел шесть или семь футов, скользя вниз "по бесконечному склону, ведущему в огромный мрачный склеп".

4
{"b":"49878","o":1}