Ошеломлена я была чрезвычайно, настолько, что даже не сразу поняла, кто меня похитил.

– Так вот кто вы на самом деле, знакомый незнакомец!

– Я вовсе не незнакомец для тебя, – сказал он.

– Мы уже и на «ты»?

– Да, и очень давно.

Предо мной стоял тот самый психолог. А я почему-то и не удивилась, увидев именно его, словно ожидала чего-то подобного. Или было это когда-то в моей жизни? Прошлой…

– Некогда выяснять, что к чему, – предупредил он меня.

За массивной кованой дверью послышалась приглушенная возня, железо стало содрогаться.

– Они нашли тебя, это сейчас самое главное. Я едва успел тебя перехватить.

– Они нашли меня? – спросила я, ненароком выдав своей интонацией весь свой сдерживаемый скепсис. – Я и не знала, что меня кто-то ищет!

– И хорошо, что не знала. А теперь без лишних вопросов – за мной. Иначе тебя ждут серьезные, очень серьезные неприятности.

Я осталась стоять там, где стояла, посредине совершенно пустой комнаты с ободранными дореволюционными обоями, единственным украшением которой было большое зеркало в старой бронзовой раме, висящее за моей спиной. Окон не было, на их месте располагались белые оштукатуренные прямоугольники. Свет исходил от единственной голой лампочки под потолком. Психолог засуетился возле какого-то кольца в полу, и вскоре я поняла, что кольцо это – ручка деревянного люка – тяжелого, судя по всему, люка, потому что поднять его стоило ему немалых усилий. Он не обращал на меня внимания, пока занимался им.

– Это милиция, да? – спросила я. – Или что-то еще? ФСБ, например? Ты что-то натворил? Что-то плохое? Отвечай!

– Этих людей ты вряд ли сможешь отнести к какой-либо из известных в этом мире силовых структур, – преодолевая тяжесть массивной деревянной панели, произнес психолог и открыл, наконец, люк.

С той стороны двери послышались громкие хлопки.

– Дверь они все равно не откроют, но вот-вот догадаются о зеркале. Давай быстро вниз!

– Смеешься!? И не подумаю! – отрезала я и отступила назад.

У меня появилась надежда, что он испугается и сбежит через этот самый лаз, а меня оставит. Я попятилась назад, пока не уперлась в стену, а вернее в зеркало.

– Не для того я проделал такой путь, чтобы отступить сейчас! Ты же сама мне этого не простишь потом, – проговорил он, внимательно глядя куда-то за меня. – Оглянись…

– Это розыгрыш, очень злой розыгрыш!

– Оглянись!

Теперь у меня самой появилась жгучая потребность оглянуться и посмотреть в зеркало. Но я убеждала себя, что это лишь прием, чтоб обхитрить меня, отвлечь внимание, убеждала до тех пор, пока не почувствовала легкий толчок в спину. И обернулась, скорее от неожиданности. Вместо своего отражения, я узрела в нем тех самых двоих с темными лицами. Я попятилась, не запаниковала и не вскрикнула даже, так была изумлена, потому что увидела, что один из них с той стороны просунул руку в черной кожаной перчатке и ухватился за раму. Психолог сильно дернул меня, и я просто рухнула в люк, пролетела вниз метра три, упала, ударившись весьма больно о рыхлый земляной пол. Он стоял еще наверху на лестнице, плотно прикрывая крышку и завинчивая что-то.

– Это что? Что это такое было?

– Быстро вставай, двигаться надо.

Как и куда можно было двигаться в кромешной темноте? И ничего я понять не могла: что за глупейшая ситуация? Почему так все не ясно? Все стало еще запутаннее, чем раньше, чем всего-навсего полчаса, да нет, двадцать минут назад! Во что я влипла? Куда теперь отправится моя тихая, скромная и неприметная жизнь? А отправится она к черту! Хочу ли я вновь оказаться в нормальном человеческом мире, за пределами всей этой чепухи и мистификации? Да хочу… Нет, не хочу. Но скорее бы уж все разрешилось!

Он тащил меня куда-то по узкому и сырому подземелью, крепко держа за руку. Я отрешенно следовала за ним, отталкиваясь от земляных стен, решив про себя только одно: вопросы я начну задавать только тогда, когда хоть что-нибудь увижу пред собой, хоть какой-нибудь свет. Невозможно спрашивать о чем-то, да просто сосредоточиться на своих мыслях, пусть даже и самых простых, когда кругом ни зги не видно. Все мысли подчиняются инстинктам, а главенствует среди них инстинкт самосохранения.

Свет хлынул внезапно из-за поворота. Меня занесло, я ударилась о земляную стену и сильно сомкнула веки. Мне их и открывать не хотелось. Несколько секунд я стояла, зажмурившись, и надеялась, что вот сейчас проснусь. Все это будет сном. Но вместо желанного пробуждения меня ожидал толчок в спину. Меня втолкнули в какой-то бункер за мощной стальной дверью, которая тут же основательно задраилась. Психолог тяжело дышал, и я тоже едва переводила дыханье.

– Ну? – спросила я после того, как смогла отдышаться.

– Здесь мы в безопасности, – ответил он, хотя я не об этом спрашивала. – Впрочем, ты ведь не о том меня спрашивала?

– Ты как будто читаешь мои мысли, и мне это не нравится.

– Это вполне понятно.

– Пожалуйста, перестань.

– Я не умею читать мысли, но твои предугадываю, потому что слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь никогда не говоришь то, что думаешь. Пока ты не в себе, я не могу считать тебя безопасной.

– Меня безопасной?!! Да о чем ты? Это может быть я тебя заманила сюда дурацкими посланиями и газетными розыгрышами? И теперь ты мне говоришь, будто я для тебя небезопасна? Так это ты не в себе! Послушай, мне надое…

– Хочешь знать, что происходит?

– Разумеется!

– А все очень просто. Ты – это не ты. Ты вообще здесь быть не должна.

– Вот именно здесь я точно быть не должна. Что это за место вообще? Бомбоубежище?

– Ты не должна быть в этой жизни.

– В этой жизни? Что это значит? Меня нужно убить? Только хочу предупредить: я оставила о себе знать. Кое-кто знает, что я в этом доме!

– Ты об этой записке? – с сочувствием спросил мой спутник, достав из своего собственного кармана листок из моей записной книжки, а увидев мои округлившиеся глаза, поспешил объяснить. – Не пугайся, я говорю не о смерти. Ты живешь не своей жизнью, не своей судьбой. Ты взяла чужую жизнь, поступила не слишком вежливо. И кое-каким ребятам это не очень нравится. Хотя это дело десятое, разозлились они на тебя не только из-за воровства.

– Так они хотели убить меня?

– Они подослали к тебе убийц. Да если б и меня задели, не особенно расстроились бы… Мы с тобой повязаны крепко.

В помещении, в котором мы находились, было довольно светло из-за множества свечей. Я почувствовала боль в коленке, которой ударилась, и опустилась на земляной пол. Больше присесть было некуда. Мой чокнутый собеседник проделал то же самое, усевшись напротив, и продолжил свое повествование:

– Так вот, ты прихватила то, что тебе не принадлежит – чужую судьбу.

– Это что, можно просто взять… руками? – довольно скептически спросила я.

– Можно. Вот смотри.

Он полез за пазуху и вытащил оттуда потрепанную колоду старинных гадальных карт, по одной начал раскладывать предо мной на полу. Едва заметные, стертые временем или чьими-то руками изображения являли собой различные человеческие фигуры.

– Вот это – сербская крестьянка, пятнадцатый век, трудное время… Это – испанская герцогиня, век семнадцатый, – объяснял он мне, раскладывая карты по одной. – Это корейская принцесса – одна из лучших карт, по моему мнению, самая интересная судьба. Еще финикийская служанка. Декадентская поэтесса – тоже забавно…

Я рассматривала антикварные картинки почти безучастно. Мне снова показалось нереальным все происходящее. Как будто бы мне предложили игру, правила которой я никак не могла понять.

– Как же я могла для себя выбрать такую жалкую жизненку, как моя теперешняя? – поинтересовалась я насмешливо.

– Тогда, видимо, ты руководствовалась иными мотивами.

– Откуда ты взял эти карты?

– Моя обязанность сохранять их.

– Понятно, – сказала я, хотя мне нечего не было понятно, да и понимать не хотелось. Но в голове стало возникать какое-то пока еще не ясное воспоминание. О чем-то или о ком-то очень знакомом, давно знакомом. Это ощущение, когда не можешь вспомнить что-то очень важное, было беспокойным и мучительным.