По моей щеке скатилась крупная слеза. Почему, в отчаянии подумал я, Диана не любила меня чуточку меньше - так, чтобы ей хватило выдержки и терпения дождаться меня? Сейчас бы мы сидели втроем в этой комнате, в ожидании сумеречной грозы, весело болтали и радовались воссоединению семьи... Моя скорбь была так велика, что я совсем позабыл о Дейрдре.

Пенелопа подошла ко мне, опустилась перед моим креслом на корточки и нежно взяла меня за руки.

- Артур, - сказала она. - Неужели нет никакой надежды, что мама, как и ты, уцелела и живет сейчас в одном из тех Срединных миров, ничего не помня о своем прошлом? Существует ли вероятность того, что она жива?

Я протянул руку и погладил ее по волосам. На ощупь они были такие же мягкие и шелковистые, как у Дианы.

- Вероятность такая есть, но очень маленькая, ничтожная, безнадежная вероятность. Лучше не думай о ней.

- Почему?

- Чтобы не испытать разочарования. Ты с детства привыкла к мысли, что Дианы нет в живых, так не внушай себе несбыточных надежд. Потом будет больно с ними расставаться.

- А ты? Ведь ты надеешься, я вижу.

- Да, я надеюсь. Надеюсь вопреки логике и здравому смыслу, надеюсь потому, что отказываюсь верить в обратное. Даже если мне представят сотню свидетелей, собственными глазами видевших гибель Дианы, все равно я буду убеждать себя, что они ошиблись, что они приняли за Диану другую женщину, очень похожую на нее - но не ее.

- Ах, отец! - прошептала Пенелопа, ласково глядя мне в глаза.

Я вынужден был собрать всю свою волю в кулак, чтобы не заплакать от дикой смеси счастья и отчаяния. Но еще мгновение - и я бы обнял свою дочь, дочь Дианы, крепко-крепко прижал бы ее к себе и поцеловал...

Мне помешала (и выручила нас из неловкого положения) надвигающаяся гроза.

Отдельные завывания ветра снаружи переросли в непрерывный вой. Деревья шумели листвой, их стволы скрипели и трещали. За окном царила кромешная тьма, как в безлунную, беззвездную ночь. Ночь в Дневном Пределе сумеречного мира - предшественница грозы и горячего ливня. Напоминание стихии, что она еще жива, что она только дремлет... Жаль, что я не поэт!

Пенелопа поднялась и шумно выдохнула.

- Мои пушистики! Совсем забыла про них. Бедняжки!

Она выбежала из холла в переднюю. Послышался звук отворяемой двери, в комнату ворвался поток душного, горячего, насыщенного влагой воздуха, а мгновение спустя появилась первая златошерстная зверушка. Она настороженно глянула на меня и юркнула под диван. За ней последовали ее товарки - одни оставались в холле, прячась по углам, другие скрывались в смежных помещениях, а иные взбегали по лестнице на второй этаж, - всего их набралось около сотни.

Наконец Пенелопа закрыла дверь и вернулась в холл.

- Пушистики страшно боятся грозы, - объяснила она, вытирая сухим полотенцем лицо и руки. Ее волосы блестели от влаги, на щеках играл яркий румянец, красивая грудь вздымалась в такт учащенному дыханию. Она была просто восхитительна!

- Ты называешь их пушистиками? - спросил я, потому как нужно было что-то сказать.

- Умгу... - Пенелопа отложила полотенце, села в свое кресло и погладила по золотой шерстке одну из зверушек, которая тут же забралась к ней на колени. - Очень милые и забавные создания. Товарищи моих детских игр.

- Диана называла их просто зверушками, - заметил я.

- Знаю. Пушистиками их прозвала тетя Юнона.

- Ты часто видишься с ней?

- Довольно часто. Твоя мать одна из немногих, кто не чурается меня. Последний раз она была здесь в конце сиесты... - Пенелопа сделала паузу и взглянула на настенные часы, циферблат которых был разделен на шестнадцать равных частей. - Даже не верится! С тех пор прошло лишь полтора периода, а мне кажется - несколько циклов. Меня так взволновало известие о твоем появлении, что я даже утратила чувство времени.

- Ты ждала меня?

- О да! Я была уверена, что ты придешь сюда. Ты не мог не прийти.

Я посмотрел ей в глаза и понял, что она действительно ждала меня. Ждала, позабыв обо всем на свете. Ждала с нетерпением, с верой, с надеждой. А может, и с любовью...

- Я не мог не прийти, - утвердительно произнес я. - Первым делом я пришел сюда, хоть и не знал, что здесь живешь ты.

- Ты еще не виделся ни с кем из родственников? Даже с матерью?

- Нет, - ответил я, нахмурившись. - Я лишь разговаривал с ней по зеркалу. Только один раз, да и то не до конца. Я не имею ни малейшего представления, где она сейчас, что с ней, как она поживает.

- Юнона теперь королева Марса, - сказала Пенелопа. - Три года назад она вышла замуж за короля Валерия Ареса, который ради нее развелся с прежней женой.

Я тяжело вздохнул. Мысль о том, что моя мать делит постель с другим мужчиной, не с отцом, была неприятна мне, вызывала во всем моем существе решительный протест. Я был еще очень молод, чтобы смириться с тем, что каждый Властелин в течение своей долгой жизни вступает в брак по нескольку раз; это казалось мне диким, противоестественным. Как и любой сын, я воспринимал мать в качестве своей собственности, ревнуя ее даже к отцу и братьям - а что уж говорить о совершенно постороннем, чужом мне человеке. Может быть, это звучит слишком по-фрейдовски, то есть классически, но классика потому и бессмертна, что никогда не теряет своей актуальности. Истина остается истиной, даже если она стара, как мир.

- Представляю, каково тебе, - участливо произнесла Пенелопа. - Твой брат Брендон тоже очень болезненно воспринял замужество Юноны.

А интересно, подумал я, чтобы отвлечься от горьких мыслей, Пенелопа будет страдать, когда узнает о Дейрдре? Нет, вряд ли. Во всяком случае, не так сильно, как я; а скорее всего, ей будет просто обидно, не более того. Ведь по сути дела мы с Дианой не были ее настоящими родителями. Мы не растили ее, не воспитывали, а что касается меня, то я вообще ничего не сделал для нее, за исключением разве что того, что дал ей жизнь. По большому счету, мы с чужие друг другу...

Впрочем, последнее утверждение было далеко не бесспорным. Рассудок говорил мне одно, чувства подсказывали совсем другое. Мой ум трезво взвешивал все обстоятельства и делал соответствующие выводы, но сердце мое отвергало цинизм здравого смысла. Девушка, которая сидела передо мной, была моей плотью и кровью, плодом нашей с Дианой любви. Мы любили друг друга пылко и самозабвенно, и наша дочь выросла такой же прекрасной, как и любовь, что породила ее.