"К счастью. К счастью, сукин ты сын", - подумал Карабичев, притрагиваясь к шляпе.

Выходя, он стал свидетелем отвратительной сцены. На лестничной площадке какой-то пьяный верзила избивал девушку. Запрокинув на перила голову, она почти не сопротивлялась, только изредка вскрикивала. Распущенные длинные волосы запутались в крашеных прутьях.

Не раздумывая, Андрей резким движением отшвырнул пьяницу. Тот покатился вниз. Андрей помог девушке подняться. Она была невероятно тощей и жалкой. Два объемистых синяка закрывали пол-лица. Униженно бормоча слова благодарности, девушка ушла. Андрей огляделся. Поле боя было свободным. Противник сбежал. За это время не отворилась ни одна дверь. Очевидно, здесь это было в порядке вещей. Андрей вздохнул, ругнул проклятый капитализм и зашагал вниз.

Он вышел из дома и, дойдя до перекрестка, остановился в нерешительности. Куда идти? От фасада дома, рядом с которым он стоял, кто-то отделился и стремительно метнулся к нему. Андрей вздрогнул и застыл, как парализованный. В следующий миг он ощутил несколько коротких и болезненных толчков в правом боку. На него пахнуло перегаром спирта и застарелым запахом рыбы. Он упал и, падая, услышал крик. Кричал нападавший на него верзила. Андрей видел, как он выронил нож, схватился за бок и рухнул на мостовую рядом с ним. Андрей закрыл глаза. Увиденное не удивило его. Сейчас его ничто бы не удивило.

Забытье было прервано возгласом Марии:

- Андрюша, Андрюша, ты жив, мой мальчик?! - только голос ее был по-незнакомому грубым и чужим. Пальцы скользнули по лбу Андрея и, задержавшись на глазах, осторожно подняли веко.

Андрей не удивился тому, что Мария рядом с ним. Она должна была быть рядом, раз ему так плохо. Он открыл глаза и огляделся. Марии, конечно, не было. Неподалеку распластался пьяный верзила. Прямо над Андреем склонился безногий нищий. По морщинистому лицу, обросшему седой щетиной, текли слезы. Андрей с ужасом видел, как толстые потрескавшиеся губы калеки зашевелились и из них вырвались слова:

- Андрюша, Андрюшенька...

- Нет! Нет! Только не это! - закричал Андрей, теряя рассудок и сознание.

Сеньор Риоли проснулся с трудом. Видеофон roтов был взорваться от возбуждения. Сигнальные лампы вспыхивали и гасли. Звонок трещая. Сдерживая зевоту, профессор включил аппарат.

Через несколько минут из разговора с начальником полиции он понял, что с Андреем случилась беда. Да, он, конечно, знает этого иностранца. Да, рекомендательное письмо адресовано именно ему. Это не подделка. Да, он сейчас выедет.

- Самое странное во всем этом, дорогой профессор, - говорил судебный медицинский эксперт профессору Риоли, - что совсем не очевидно, кто на кого напал. Ваш подопечный имеет три ножевых ранения в правом боку, не смертельных, но достаточно тяжелых. Напавший на него бандит скончался от сильнейшего шокового состояния. Причем он непрерывно жаловался на страшные боли в правом боку, в том же месте, куда был ранен русский. Произведенное только что вскрытие показало, что в районе печени у покойного образовались тромбы и произошла закупорка сосудов. Таким образом, нанося удары ножом другому, он убил себя.

- Почему вас это удивляет? - спросил Риоли.- У нас богатая практика в этом отношении. Сколько было случаев, когда избивающие ощущали всю боль наносимых ими ударов! Бандит нанес несколько быстрых ударов, сработал "эффект взаимонаводки", и напавший ощутил рану в своем боку. Наверное, там было больное место, и нервный импульс вызвал конвульсию, которая привела к шоку и к смерти. Попади он ножом в спину, возможно, для него все бы сошло гладко. Ничего, кроме боли, он бы и не почувствовал...

- Мы живем в справедливое время, - насмешливо заметил эксперт.

- Именно. Причем справедливость становится как бы материальной. Ее можно пощупать руками.

- Или ощутить в своем боку?

- Возможный вариант.

Риоли вошел в палату. Карабичев лежал с плотно закрытыми глазами, заметно оттененными нездоровой синевой. Изредка вместе с прерывистым дыхакием из его рта вырывались слова. Профессор прислушался. Речь шла о жене Марии, о каком-то безногом с площади Святого Себастьяна и о... глупости. Карабичев даже в бреду ругал себя, он не мог простить себе какой-то ошибки.

Риоли вышел из клиники. Занималось утро. Теплый радостный свет разливался по улице. Небо было чистым, воздух - свежим. Риоли вздохнул и пробормотал:

- Все будет хорошо. Справедливость и эволюция восторжествуют!

Внезапно он увидел человеческий обрубок, приютившийся под оградой больницы. Не тот ли это нищий, о котором бредил русский?

- Ну-ка, иди сюда, - поманил он пальцем калеку.

Униженно кланяясь и заранее благодаря "доброго сеньора", тот заковылял к Риоли.

- Ты знаешь сеньора Карабичева? - спросил профессор. Нищий недоуменно посмотрел на него и переспросил:

- Каррабиччо?

- Да, - кивнул Риоли.

Щека у нищего дернулась, по лицу побежали жалкие и горькие складки. Он отвернулся, и фигурка его сразу стала еще меньше, будто его сразу придавило к земле. Раздвинув лакированную листву олеандров, он пропал в иссиня-черной тени.

- Андрей, Андрюша! - как слабый вздох донеслось до Риоли.

Риоли с усилием зажмурился, провел ладонью от глаз к носу, точно снимая невидимую паутину.

Яркое свежее солнце уже начало припекать. Ослепительные ракушечниковые стены хранили влажность ночи. Они казались голубоватыми. Грязный голубь клевал высушенный окурок...

Профессор Риоли возвращался домой. Проезд на Виа Грассо был перекрыт, и шофер свернул в узкий переулок. Запахло жареной макрелью, оливковым маслом. Ноздри защекотал чад уличных жаровен. Полоски чистой голубизны и веревки с бельем делали небо похожим на старый матросский тельник.

Машина все петляла узкими темными улочками. Наконец, она выскочила на широкую мостовую, где ходили трамвай и автобус.

Старый открытый трамвай дребезжал и раскачивался, как моряк в незнакомом порту. Риоли здесь никогда не бывал. Он с живым интересом склонился к автомобильному стеклу. Когда Риоли заметил в конце улицы толпу, он не удивился. Ему только на миг показалось, что все стало зыбким и нереальным. Он опустил стекло. Запах гниющих овощей сразу же забил все остальные. Уличный гам тоже стал отчетливее. Гудки машин, детские крики, сварливая брань женщин. Постепенно сквозь этот шумовой фон начал прорезываться смутный, быстро нарастающий рокот.