– Времени у нас предостаточно, – сказал Мак-Аран. – Судя по всему, заброшена эта конструкция уже давно и никуда от нас не денется. Когда угодно можно будет вернуться сюда с нормальными лестницами и поисследовать ее до полного душевного удовлетворения. Вообще-то, мне кажется, что это ферма.
– Ферма?
Мак-Аран ткнул пальцем в ближайшее дерево. На расставленных по кругу через равные промежутки стволах идеально прямыми и строго параллельными, словно прочерченными по линейке, линиями рос восхитительно вкусный серый древесный гриб, открытый Мак-Леодом во время первого Ветра.
– Вряд ли такое могло произойти само по себе, – заметил Рафаэль. – Наверняка они высажены искусственно. Может быть, лесной народец появляется тут только раз в несколько месяцев – собрать урожай; а эта платформа наверху может быть чем угодно – домом отдыха, складом, полевым лагерем… Весьма вероятно, правда, что эту ферму забросили уже много лет назад.
– Хорошая новость, что эти грибы можно культивировать, – произнес Фрэйзер и принялся аккуратно заносить в полевой дневник данные о породе дерева и расположении грибной плантации. – Только взгляните! Простейшая и абсолютно эффективная система ирригации – по специальным желобкам вода отводится от грибов и направляется к корням!
Джанис тщательно нанесла на карту местоположение «фермы», и экспедиция двинулась дальше; Мак-Аран же размышлял о маленьких лесных созданиях. Конечно, это примитивный народ – но какая еще цивилизация возможна на такой планете? Судя по изощренности некоторых их сооружений, вряд ли они так уж глупее среднего землянина.
«Капитан говорит о возврате к варварству. Подозреваю, это не получилось бы у нас при всем желании. Начать хотя бы с того, что мы – отнюдь не среднестатистическая выборка, мы группа избранных, практически все с высшим образованием, если, не с учеными степенями, прошедшие строжайший отбор Экспедиционного Корпуса. За нами знание, наработанное миллионами лет эволюции и несколькими сотнями лет вынужденного технического прогресса на перенаселенной, экологически небезопасной планете. Может быть, не получится перенести сюда всю нашу культуру один к одному, такого эта планета просто не выдержит – даже пытаться было бы равносильно самоубийству. Но капитан совершенно зря беспокоится, что мы можем скатиться к варварству. Какое бы общество ни построили мы на этой планете, подозреваю, оно будет по крайней мере не примитивнее земного – в смысле эффективности использования того, что в нашем распоряжении. Оно будет совершенно другим… допускаю, через несколько поколений и я с трудом смог бы поверить, что оно происходит от земной культуры. Но человек – это всегда человек; и разум по определению не способен работать вполсилы».
Маленькие лесные создания эволюционировали в соответствии с требованиями этого мира; лесной народ с меховым покровом («Полезная вещь», – думал Мак-Аран, дрожа от промозглого холода летней ночи), живущий в симбиозе со своим окружением и обладающий весьма гибким, судя по элегантности технических решений, сознанием.
Как их называла Джуди? Маленькие братья, не обладающие мудростью. А эти… Прекрасные? Очевидно, здесь независимо развились две разумные расы, способные, в определенных рамках, сосуществовать. Хороший знак – может; и нам повезет вписаться. Но Прекрасные… Если верить рассказу Джуди, они должны быть очень близки к человеку, раз возможно скрещивание; и мысль эта вызывала у Мак-Арана некое странное беспокойство.
На четырнадцатый день экспедиция достигла нижних склонов гигантского ледника, который Камилла окрестила Стеной Вокруг Мира. Стена вздымалась в полнеба, и Рафаэль прекрасно понимал, что даже со здешним содержанием кислорода в атмосфере так высоко им не забраться. Чуть выше уже начинались голый камень и лед, и вечное неистовство ледяного ветра, так что идти дальше смысла не было. Мак-Аран дал команду к возвращению; но в тот самый момент, когда экспедиция повернулась спиной к гигантской горной цепи, Мак-Арана вдруг до глубины души возмутило это пораженческое «не забраться». Нет ничего невозможного, напомнил он себе; не сейчас, так в другой раз. Может, уже не на моем веку; и точно не раньше, чем лет через десять – двадцать. Не свойственно это человеческой натуре – мириться с поражением. Когда-нибудь эта горная цепь покорится мне. Или моим детям. Или их детям.
– Ладно, в этом направлении мы, можно сказать, дошли до предела, – произнес доктор Фрэйзер. – Следующей экспедиции лучше отправиться в противоположную сторону. Здесь сплошные леса, леса и ничего, кроме лесов.
– Леса – тоже вещь полезная, – изрек Мак-Аран. – А в противоположной стороне, может быть, пустыня. Или океан. Или – нам-то откуда знать – плодородные долины и города. Поживем – увидим.
Он бросил удовлетворенный взгляд на изрядно пополнившуюся топографическими знаками карту – прекрасно понимая, правда, что исследовать все белые пятна целой жизни не хватит. Этой ночью они встали лагерем у самого подножия ледника; незадолго до рассвета Мак-Арана разбудило то, что привычный ночной снегопад прекратился раньше обычного, и умолкло шуршание по палаточному шелку тяжелых мягких хлопьев. Выбравшись наружу, он поднял голову к темному небу, на котором горели незнакомые звезды; три из четырех лун самоцветной гирляндой зависали над гребнями застилающей полнеба горной цепи. Потом он развернулся кругом и уставился на восток, где была их долина, где ждала его Камилла, и где за горизонтом уже начинало разгораться огненное зарево. И невероятное, невыразимое удовлетворение переполнило душу Мак-Арана.
На Земле он никогда не был счастлив. В колонии, наверно, было бы лучше, но и там ему пришлось бы вписываться в мир, организованный другими людьми – и людьми далеко не его склада. Здесь же он мог строить с самого начала, с нуля – строить то, что нужно ему; что, как он считает, понадобится его детям и внукам. Трагедия и катастрофа открыли им дорогу в этот мир, безумие и смерть угрожают им на каждом шагу – но Мак-Аран понимал, что ему повезло. Этот мир ему по душе, и он обязательно найдет здесь свое место.
Весь этот день и значительную часть следующего они повторяли в обратном порядке свой недавний маршрут; небо заволакивало, в воздухе висела холодная серая морось – а Мак-Аран, который приучился уже на этой планете не доверять хорошей погоде, ощущал, тем не менее, хорошо знакомое беспокойство. К вечеру второго дня начался снегопад, да такой, какого никому из них и видеть не приходилось. Даже в самых теплых пуховках холод пробирал до костей, а умение ориентироваться не помогало в мире, на глазах превратившемся в белое вихрящееся безумие, бесцветное и бесформенное. Остановиться они не осмеливались, но скоро стало очевидно, что ковылять, сцепившись друг с другом, через растущие с угрожающей быстротой сугробы мягкого сыпучего снега они больше не могут. Оставалось только двигаться вниз. Все прочие направления потеряли смысл. Под деревьями было чуть-чуть лучше; но в вышине завывал ветер, и оглушительно скрежетали, раскачиваясь, ветви, подобно скрипучему такелажу невероятно огромного парусника – и полумрак полнился бесчисленными жутковатыми отголосками. В какой-то момент они попытались расставить под деревом палатку – но дважды налетал страшный порыв ветра, и шелковое полотнище, пронзительно вибрируя, вырывалось из рук и уносилось во тьму, и они преследовали бьющийся в объятиях воздушных потоков лоскут по снежной целине, пока тот не запутывался в ветвях какого-нибудь дерева и в непотребно перекрученном виде не возвращался к законным владельцам. Мороз все крепчал; и хотя нейлоновые пуховки не пропускали влаги, от такого немыслимого холода они совершенно не спасали.
– Если это называется лето, – стуча зубами, заявил Фрэйзер, когда они сгрудились в кучу под очередным гигантским деревом, – какие, черт побери, снегопады бывают здесь зимой?
– Подозреваю, – угрюмо отозвался Мак-Аран, – зимой лучше и носу не высовывать из базового лагеря.
Ему вспомнилось, как после первого Ветра опрыскал по лесу в поисках Камиллы, и в воздухе кружился легкий снежок. А им тогда казалось, что это настоящий буран. Как мало известно об этом мире! Он ощутил болезненный укол страха – и глубокое сожаление. Камилла. Она в безопасности, в базовом лагере – но суждено ли туда вернуться? «Может быть, – подумал он, чувствуя, что ему жалко себя до слез, – я никогда не увижу своего ребенка…» И тут же, рассердившись, постарался об этом не думать. Пока еще рано задирать лапки кверху и ложиться умирать – наверняка поблизости должно быть какое-нибудь укрытие. Иначе они не доживут до утра. От палатки проку не больше, чем от листка бумаги – но что-то надо придумать.
