– Куда я денусь?
– Выйди наружу – узнаешь.
– Хо-хо…
– Просто тебе нравится нагружаться, – заявил Вадим. – Мышечный наркоман! Больше-то упражнять нечего, да?
– Это дело я люблю, – с удовольствием признался силач. – Хлебом не корми – дай себя потерзать. Когда ворочаешь железо центнерами, чувствуешь себя человеком.
– Домкратом, – буркнул Вадим. – А вот стреляешь ты, по-моему, не блестяще. С глазомером трудности или руки дрожат?
– Я ведь не иудей – это у них узкая специализация. Не могу ж я долбить сразу по всем направлениям? И потом здесь тоже требуется опыт.
– Могу поспособствовать.
– С опытом? “Позвольте вам не позволить”.
– У наших замечательных иудеев, к твоему сведению, идеально отлажен единственный канал: от глаза к кисти, – и хорошо, если через мозг. Вот там скорость прохождения сигнала предельная и напряжение в сети на максимуме и подавляются все помехи. Потому-то у них тверда рука, а пистолет быстр и точен. Не пробовал состязаться с ними на pull?
– В пульку, что ль? Себе дороже!
– Давай сюда головешник, – грубовато потребовал Вадим. – Чуток вправлю мозги.
Протянув руку, он поместил ладонь на стриженный затылок богатыря, с удивлением ощущая пальцами, как и там взбухают мускулы. По второму разу процедура не показалась сложной – тем более, у Гризли и так все было отлажено на диво. Требовалось лишь добавить (рукою мастера) последние штрихи, которые крутарь вряд ли заметит, пока дело не дойдет до проверки. А уж если запахнет паленным!..
– И еще, – сказал Вадим, закончив настройку, – ты должен уметь взрываться. Мгновенно переходить от расслабленности к предельному напряжению – кстати, излюбленный прием ковбоев и самураев. Я уж не говорю о “растворении духа в Пустоте”, позволяющем следить за всеми противниками сразу.
– Понял, сэнсей, – ухмыляясь, откликнулся Гризли. – И где набрался ты этих премудростей?
– Уж было где, – уклонился Вадим. – А ты мотай на ус, толстый, если жизнь дорога. Хоть на это твоего соображения хватит?
– Да запросто! Захочешь жить – не то сообразишь…
Насытясь, они без спешки, очень старательно, убрали со стола немногие остатки, затем переглянулись.
– Не слинял гость? – спросил Гризли. – Может, подождем еще?
– А черт его поймет, – ответил Вадим, – Я даже не знаю, что опасней: ждать или ехать. Во всяком случае, таранить он уже вряд ли станет.
– Тогда вперед!
– “… и вверх, а там”, – добавил Вадим и вздохнул: – Только горы-то не наши, черта лысого “они помогут”.
– Были ваши, станут наши, – бодро объявил напарник, забираясь в пулеметное гнездо. – Осталось-то всего ничего.
– Дожили, – посетовал Вадим вдогонку. – Уже и гризли гнездятся – куда дальше? Скоро летать начнут. А может, ты и вовсе грызун? За что тебя наградили таким прозвищем, Михей?
– Шел бы ты…
– Поехали! – согласно кивнул Вадим и снова послал машину вверх по склону, стараясь не обращать внимания на подавляющее присутствие исполина, а заодно – на порывы ветра, обезумевшего к середине ночи. А тот норовил сорвать с кручи нахальный бэтрик, забравшийся непомерно высоко для нормального колесника. Ветрюга словно испытывал его на прочность, толкая и дергая то так, то эдак, причем со всех сторон. Но время от времени он обрушивался сверху всей массой, ощутимо придавливая бэтрик к земле, и на секунды стихал. Поначалу Вадим не придал этому значения, однако потом, озадачившись, засек время и присвистнул изумленно: периодичность воздушных обвалов оказалась идеальной, как будто это дышал исполин. Уж не тот ли самый?
Затем путь им преградил обширный выступ (когда-то, видимо, служивший холмом), повышающий крутизну до опасного предела, и пришлось двинуться в обход. Петляя меж деревьями, иногда даже опираясь на их наклонные стволы, бэтрик обогнул бывший холм, перебравшись на его пологую, почти горизонтальную сторону. Затем сдал немного назад, пока уклон вновь не сделался угрожающим, и здесь остановился, наехав кормой на кряжистую сосну и почти целиком укрывшись под могучей кроной.
– Вот и все пока! – сказал Вадим. – “Можно оправиться и закурить”. Если верить бортокомпу, именно здесь вы дожидаетесь рассвета.
– Ага, ежели успеваем добраться, – подтвердил Гризли, спускаясь в кабину. – А сейчас… – Он посмотрел на хронометр. – Класс, почти вдвое быстрей! Еще и выдрыхнуться сможем. – Качая головой, Гризли опустился в соседнее кресло, стал регулировать наклон спинки. – Вадя, ты наша “белая надежда” – кстати, последняя. Я уж думал: придется сворачивать бизнес.
– Может, и придется, – ответил Вадим. – Мне-то он на фиг? Я здесь по своим надобностям.
– Сбрендил? – изумился Гризли. – Это ж золотое дно!..
– И золото мне ни к чему – была охота над ним “чахнуть”! Вообще, Михей, я тут человек случайный, а с вами завязан по старой дружбе и временному совпадению интересов, – так что, будь добр, не раскатывай губу.
– Ладно, это ты с Броном торгуйся – мне чего? Я и сам наемник.
– А что, преданные слуги уже не котируются?
– Слово-то какое…
– “Вассал” – лучше? – предложил Вадим, вспомнив Валета.
– Ну, пусть. Да нет, преданность – штука полезная. Я и свою команду так подбираю, когда доводится руководить. Ежели не хочешь вылететь из стаи, должен затвердить намертво, что интересы вожака выше твоих, – это как бойцовский рефлекс, как программа в твоем компе. Чтобы при случае жизнь за вожака положить, не задумываясь!
– За сюзерена, – с улыбкой поправил Вадим.
– Именно. Но и сам вожак… то бишь сюзерен… должен неустанно подкреплять рефлекс выгодой, иначе… Кто же будет из раза в раз стараться себе в ущерб! Рано или поздно рефлекс накроется, и что тогда – нож в спину любимого господина? Или шпендель промеж бедрышек его обожаемой супруги? Или оба варианта вместе?
– А ты не прост, толстый, – заметил Вадим. – Сам додумался?
– Да уж, в чем надо – ориентируюсь, – польщенно прогудел Гризли. – Не вчера родился… Ладно, – переключился он, – кто первым на стреме?
– Наверху торчать не обязательно?
– Теперь-то какой смысл?
– Тогда я. Спи спокойно, родной.
– Шел бы ты, – привычно пожелал здоровяк, вытягиваясь в просторном кресле. – Разбудишь минуток через сто – моих законных. – И немедленно отключился, задышав мощно, мерно, но, к счастью, почти бесшумно: носоглотка функционировала у него безупречно даже в разреженной атмосфере.
А Вадим снова погрузился в недра компьютерной памяти, выгребая их досуха и при этом не забывая поглядывать на приборы – с ритмичностью автомата. Собственно, он смог бы и поспать так, пробуждаясь через равные промежутки, – если бы хотел. Но перед поездкой Вадим выспался впрок, суток на трое вперед, и теперь был рад возможности спокойно, без суеты и перестрелок, разобраться в накопленных впечатлениях.
Он уже знал, что увидит с холма утром, когда прекратится снег и взойдет солнце: все тот же захламленный промокший лес до самого горизонта. И никаких вздымающихся вершин с одной стороны и пологих, нисходящих к низинам склонов – с другой. Они обнаружат себя на исполинской покатой поверхности, обрывающейся в небесную пустоту, и хорошо, если внизу не будет видно звезд. Шутки гравитации – всего лишь. Вот только кому они по зубам, да еще в таких масштабах? Или это природный катаклизм, вроде метеорита или цунами? Ну да, с центром, пришедшимся аккурат на городскую площадь, и границей, в точности совпадающей с губернской, – пф-ф!.. Впрочем, не вполне, поправил себя Вадим, сверяясь с бортокомпом. Скорее всего, катаклизм сей, природный или нет, ограничен идеальной окружностью – чего не скажешь про губернию. Однако одна граница в другую вписывается как по заказу, отсекая несущественные окраины.
Векторы гравитации, насколько Вадим ощущал, вблизи поверхности вели себя странно. Под ней линии были направлены к центру Земли, как и должно; над ней – отклонялись от вертикали, причем тем сильнее, чем ближе Бугор. А на границе, судя по всему, векторы вообще повернутся на четверть, и что произойдет тогда?