Зато и Вадиму находиться здесь было спокойней, он не чувствовал себя, как под непрерывным изнуряющим обстрелом: плотность населения ниже тут на порядок, если не на два, а в душах едва теплятся, умирая, последние страстишки. Уж из этих вряд ли проклюнется маньяк, разве только очень припечет. Вот людоеды – куда ни шло. Эдакие морлоки – правда, никчемные, как элои. Любой посторонний для них – чужак, представитель иной породы, а потому не подпадает под запрет. Если уж цыгане не считают других за людей… “А кушать хочется всегда”. Эта теплая парочка, мамаша и сынок, вполне могли оказаться первыми на тернистом пути губернского каннибализма – так сказать, зачинатели, предвестники новой эры.

Вадим и сам не понял, что побудило его притормозить и глянуть в затененный угол очередного двора, – если мысле-облако , то не вслух, не на уровне сознания. А находился там коренастый седой человек, почти неприметный в сером дождевике, и выжидательно смотрел на Вадима вполне бодрыми, даже пылающими глазами. Странно, что Вадим заметил его только сейчас, – странно и тревожно. Давно он не давал подобных промашек, и впредь лучше бы так не подставляться. Иначе следующая встреча может оказаться последней.

Незнакомец не походил на маргинала. Был он с обширной лысиной, но и с густой окладистой бородой, будто для компенсации. На широком лице мясистость сохранял только нос. Вообще, человек выглядел изможденным, усохшим до мослов и опирался на сучковатую клюку, но был еще крепок и подвижен, точно паук, а одет с необычной для здешних мест добротностью. Помянутые уже глаза лучились энергией, будто у проповедника или перестройщика, губы беспокойно кривились. Удивительно, но Вадим уже словно бы с ним встречался – когда, где? И еще: старик оказался весьма опрятен, к тому же почти не пахнул, будто и сам обладал настолько острым нюхом, что приходилось мыться по несколько раз на дню, а перед каждым выходом облачаться в стираное. Вот такого выследить будет непросто – да и кому он сдался, если честно? А впрочем, впрочем…

– Ты кто ж будешь: крепостной или крутарь? – заговорил незнакомец отрывистым напористым голосом. – Не разберу никак.

– Я сам не всегда разбираю, – утешил Вадим. – А это важно?

На минуту зависло молчание, будто его попросту не услышали.

– Хочешь познать Путь? – внезапно спросил старик.

Вадим удивился, однако ответил:

– По-вашему, я его не знаю?

Кажется, и вправду проповедник, решил он. Последнее время подобных доморощенных пророков, бродящих по пустырям в поисках доверчивой паствы, еще не охваченной другими, развелось множество. Не хватало самому заделаться таким же.

– Тогда слушай, – как в абсурдистском анекдоте, продолжил старец и направился к Вадиму, удерживая его на месте сверлящим взглядом. – Постулат первый: все мы есть мерзость и гнусность, а потому обращаться с нами должно как со скотом. Проникнись этим!

– Вот и меня так обзывала подружка, – откликнулся Вадим. – А я, дурак, не верил!

Старик надвинулся вплотную и тут обосновался, прочно подпершись клюкой. “А ведь неслабое оружие, – подумалось Вадиму, – если умеючи управляться. Бо-дзюцу, япона мать, – да еще какое “бо”, если звездануть по черепушке со всей дури!”

– Главные наши позывы: жратва да блуд, – снова заговорил проповедник, – а единственный действенный стимул – страх. Еще мы всегда готовы сбиться в гурты, стало быть в массе – стадо. И потому нами должна править сила. Мы понимаем только свист плетей или пуль. Прочное здание можно выстроить лишь на жестокости, как вы не поймете? Жесткость конструкции и порождается жестокостью. Пора это признать, хватит врать себе и другим!

Вещал он с таким пылом и такой убежденностью, каких Вадим никогда не чувствовал в себе. И что кроется за этой страстью: нереализованные амбиции, тайные пороки, перегруженная совесть?

– И это ваш второй постулат? – со скукой спросил Вадим. – Так почему вам не занять очередь: уж столько было призывов расстреливать больше!

– Юнец, не встревай! – осерчал старец, пристукнув внушительным посохом. – Имей терпение слушать.

На “юнца” Вадим усмехнулся, однако промолчал, дабы не усугублять. Как будто я напрашивался на эту лекцию! – подумал он безнадежно. А куда денешься? Все равно же вобьет в голову – если потребуется, то и клюкой.

– Просто их не напугали еще как следует, – снисходя, пояснил докладчик. – Чуть-чуть же не додавили! Замараться, видишь ли, испугались – послушались развопившихся чистоплюев. И вот теперь приходится начинать сызнова.

– Ничего себе! – снова не утерпел Вадим. – И сколько не хватило для полного счастья – миллиончика загубленных душ, больше? Опомнитесь, почтеннейший!

Но этим выпадом старец пренебрег, словно опять не расслышал, и теперь завелся надолго, разогнавшись по накатанным колеям. Еще один зауряд с поставленной речью и принципами вместо морали, определил Вадим со вздохом. Может, даже эрудированный, хотя не обязательно. А нравственно то, что полезно стае – истинный ленинец, “всем ребятам пример”. Среди политиков таких полно.

– Для начала должна быть четко заявлена цель: общее благо, – как раз поведал лектор. – Не благо каждого, нет, – общее! И угодны все методы, кои этой цели способствует. – Он разразился каркающим смехом. – Убий и укради – если нужно для дела! Прежние строители совершенного общества промахнулись уже с оценкой материала, не понимая, что “из дерьма не вылепишь пулю”, тем более – домище размером в страну. А потому для цементирования нужны звери, только и способные скотинку приструнить. И чем выше этажность, тем страшнее потребно зверье. Убийцы, маньяки – подумаешь! На них и построим новый мир.

Ну да, “мы наш, мы новый”! – усмехнулся Вадим. Было уже такое, и для лучшей сцепки тоже набирали самую грязь – липкую, жадную, завистливую. Правда, тогда в этом не признавались и садистов называли героями, стукачей – патриотами. А вот наш старикан “с большевистской прямотой” режет правду-матку, как ее понимает, и не стесняется при этом выглядеть кисло – достойно уважения, что ни говори.

– А что делать с умниками да праведниками? – поинтересовался Вадим. – По-вашему, таких не осталось?

– Вот они и есть – главная мразь! – снова разъярился старик. – Слышать не могу про сих изменников! Трусливые продажные словоблуды, смущающие нестойких. У них сумятица в головах, они не признают простых истин – а кой прок от сложных, кто клюнет на такие? Ты ему слово, он тебе – пять, да все с подковырками, с выпендрежом. Ненавижу всезнаек!

– Желаете их извести? – усмехнулся Вадим. – К пистолету тянет, как Гебельса? Но ведь тогда народ действительно обратится в стадо. Может, этого вы и добиваетесь: подогнать реалии под свой постулат?

– Хочу расчистить путь. Довольно нам мешать!

– А они не мешают – просто не желают идти со всеми. Но ведь это вас и бесит, верно?

– Не в них соль, – отмахнулся старик. – Правых всегда больше. И наоборот: большинство – право!

– Больше всегда глупцов. Это пророки – в меньшинстве.

– Не обольщайся, глупцы здесь все! (“За единственным исключением, надо думать”, – внес поправку Вадим.) Только одни глупцы трусливые да слабые, другие – злобные, а потому сильные. И значит, каждому уготовано свое место!

Он из породы людей, которые всегда правы, окончательно решил Вадим. Из тех, кто готов облагородить собственное дерьмо, как бы оно ни смердело, – но только собственное!.. Похоже, разговор теряет смысл.

– Интересно, чем вас впечатлили маньяки? – повернул он в иное русло . – Больные ведь люди, к тому ж опасные!

– И все-таки они одарены большим. Им добавлен еще один могучий позыв: подчинять. А кто жаждет власти, подспудно тяготеет к покорности. Они управляемы, да! И лучше организуются.

– Еще один “самый организованный и дисциплинированный”? Приехали…

От такой картинки: сплоченные в организм маньяки, поставленные во главе, – Вадиму сделалось муторно. Хотя и это уже было… ну, почти.

– А почему не взглянуть на вещи шире? – снисходительно предложил проповедник. – Можно ведь рассматривать маньяков как архангелов, насланных на человечество за грехи, – почему нет?