– И с кличем “рось!” бросаться в бой. – Брон усмехнулся. – Красиво – прямо, как в кино. Но многие на это купятся – я в том числе… А почему ты считаешь, что с ордынцами лучше поладить?

– Потому что виток новый. Как бы ни хотелось некоторым дважды войти в реку, слишком мы пропитались друг другом за эти века. При желании, конечно, можно провести разграничительную линию – по языку, по религии, по разрезу глаз… И все равно это будет условностью, вроде повязки на рукаве, – лишь бы не перепутать свою стаю с чужой. Но ведь повязки можно и заменить?

– Ты так в этом уверен? – вкрадчиво спросил Брон.

– Ну, вот возьмем, к примеру, тебя. – Главарь весело вскинул брови. – Конечно, мужчина ты видный и вполне можешь служить образцом человечьей породы. Однако слишком темноволос для чистокровного славянина, тем более – для росича.

– Так ведь и ты тоже?

– Кто бы спорил! Правда, своей смуглостью я обязан то ли хохлам, коим больше других досталось от татар, не считая прочих, то ли румынам, произошедших, кажется, из даков и римлян – а может, еще из турок или арабов, кто поручится? От прежних племен и наций ныне мало что уцелело, а уж Россия всегда была таким котлом!

– Короче, предлагаешь договориться с узкоглазыми?

– Скажи еще: “луноликими”, – предложил Вадим. – Интересно, они-то как нас обзывают – носачами, что ли?

– Иудеи-то поносатее будут! – со смешком заметил Валет.

– А видел ты, как ордынцы ломают хребты непокорным? – спросил Брон. – Или вырезают конкурентов целыми семьями, чтобы не оставлять мстителей?

– Ну, у твоих-то горилл даже руку сломать трудно, – проворчал Вадим, все-таки содрогнувшись. – Если не путаю, ордынцы живут по законам ясы, завещанной Чингис-ханом? Значит, тоже имеют понятие о чести – пусть и отличное от вашего.

– Не тебе объяснять, что их законы не распространяются на нас – как и их честь. И кто возьмется им доказать, что между нами больше сходства, чем различий? Может, ты? Не говоря о прочем, мне было бы жаль потерять хорошего водилу. – Брон с сомнением покачал головой. – Очень не просто, друже Вадим, стать своим для всех – от творцов до крутарей. Простые натуры больше пугает непохожесть, чем привлекает подобие, – особенно, когда непохожести больше.

– Разве обязательно ее демонстрировать?

– Предлагаешь притворяться?

– Зачем? Сам же говорил: принцип драконов – обманывать правдой. Я обязуюсь говорить только правду, но отнюдь не всю. Может, гипотетической татарской капли в моей крови вполне хватит, чтобы договориться с ордынцами?

– А твое “отнюдь” откуда? – с усмешкой поинтересовался Брон. – От твоих крестьянских предков? Или кто-то из тогдашних помещиков слишком увлекался правом первой ночи, исполняя роль местного племенного бычка? Во всяком случае, пропорции у тебя не крестьянские. Как и мозги.

– На пересечении пород часто возникают незаурядные экземпляры, – согласился Вадим. – И чем больше разброс, тем занятней результаты.

– Старички, не обижайтесь, но мне пора сваливать, – объявил Валет, неловко ерзая. – Дела, знаете, а перенести – ну никак! Конечно, я бы с удовольствием еще поточил лясы…

– Дело есть дело, – не стал неволить Брон. – Не все встречи можно отложить – тут ты прав.

Произнес он это вполне сердечно, но в последнюю фразу словно бы вложил двойной смысл – а может, просто добавлял значительности речам. Впрочем простодушный Валет ничего не заметил и скоро отбыл, прихватив на дорожку гроздь винограда.

– Конечно, Валек – парниша крепкий, – заметил Брон, созерцая закрывшуюся дверь. – Однако не дракон, отнюдь, – даже не богатырь. И лучше бы не пробовал прыгнуть выше головы.

– Мне показалось или в самом деле у вас чем выше ранг, тем короче имя? – спросил Вадим.

– Так и есть.

– Значит, мне еще повезло. Был бы я, скажем, Иннокентием или Максимилианом… Странная тенденция для славян, не находишь? Кстати, в твоем прежнем имени смысла было побольше, чем в нынешнем.

– Сам же сказал: “новый виток”.

– Разве я против новизны? Лишь бы ее не навязывали извне.

– Есть и такое мнение?

– Да просто странно, когда в самых разных структурах, включая ненавистную вам Крепость, вдруг обнаруживаются общие черты, прежде не свойственные ни одной. Ну да, я помню о “бритве Окама”, однако простых объяснений в голову не приходит. Извини: мерещится заговор.

– Модная нынче тема, – заметил Брон.

– Потому извиняюсь.

– Между прочим, он и мне мерещится.

– Ну, тебе по чину положено. А мне за какое место трястись?

– За мягкое, – хмыкнул крутарь. – Видишь многое, а при себе не держишь: совесть, что ли, не позволяет? Знаешь ведь обычную судьбу ясновидцев и прорицателей?

– У них не может быть обычной судьбы, – возразил Вадим. – Слишком необычны они сами… Думаешь, я со всеми так откровеннен? Просто последнее время почти не встречал людей, которые сразу были бы и умны, и без комплексов, – вот и расслабился, перестал себя держать.

– Я так и понял, что ты проверял меня на прочность, – кивнул Брон. – Но лучше этого не делать при подчиненных.

– Даже при Вальке?

– Даже. У нашего приятеля вполне кондовый склад ума – лишней вольницы он просто не поймет.

– Тогда и вправду произведи меня в шуты, – предложил Вадим. – Помнишь Шико в “Графине де Монсоро”?

– Я предпочел бы заиметь тебя в роли советника.

– Что, так сразу?

– Понимаешь, Вадик, у меня ведь тоже талант: я знаю цену людям, причем умею определять с первой встречи. Может, на этом и выбился в главари. Но я вижу, что тебе, в общем, плевать на благополучие нашей… банды, пока оно не сообразуется с общечеловеческим благом. Посему даю время присмотреться к нам, даже рискуя потерять тебя в этой ходке.

– Надеешься, я проникнусь вашими интересами? – осведомился Вадим. – Как тот актеришка в “Мертвом сезоне”. Или почувствую вкус к карьере?

– Говорю же: я понимаю людей. Можно сказать, насквозь вижу – особенно таких прозрачных. А потому знаю, чем тебя можно купить.

– И чем же?

– Ну, что мы имеем в нашей благословенной губернии? Про прелести официоза, ныне именуемого Крепостью, ты знаешь лучше меня, а кроме Крепости тут есть лишь четыре… пожалуй, уже пять достаточно влиятельных группировок.

– И чем ты лучше других?

– Тем, что умней.

– Вот это – вопрос формулировки.

– Давай определять ум, как способность к правильному выбору – членов команды, модели устройства, направления развития.

– А что такое “правильный”?

Брон усмехнулся.

– Хорошо, пусть будет “оптимальный”, – ответил он. – С позиции общего блага.

– Значит, ты еще и порядочнее других?

– Вот про это не будем, ладно? – отказался крутарь. – Здесь мы точно завязнем: слишком многие сейчас “радеют за народ”. Лучше предположим, что я нормальный эгоист и хочу лишь обойти на вираже прочих главарей.

– Принято, – кивнул Вадим, радуясь, что хотя бы на одного “радетеля” стало меньше. Как ни смешно, главные моралисты произрастают отнюдь не из самых совестливых… Черт, и далось мне это “отнюдь”! – посетовал он с ухмылкой. У Брона, что ли, заразился?

– Все-таки я знаю историю и, в отличие от большинства, у нее учусь, – продолжал крутарь. – Как известно, директивный способ руководства далеко не самый эффективный – даже в периоды войн, как ни странно. Если государство руководит чем-то напрямую, то почти всегда разваливает это вдрызг. Ты хорошо представляешь управленческие модели, популярные среди крутарей?

– Честно говоря, не слишком. В самых общих чертах.

– Пойдем, – Брон поднялся, взмахом одной руки приглашая Вадима за собой, а в другую взяв вазу с фруктами. – Здесь не помешает наглядность.

Он угнездился в крутящемся кресле перед монитором, небрежным щелчком согнал с экрана обнаженную милашку, кокетливо выплясывавшую во всему затемненному пространству, и принялся подбрасывать на монитор файл за файломм, комментируя возникающие тексты, списки, фотографии, диаграммы, схемы: