Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я усаживаюсь и намереваюсь начать с ней задушевный разговор. Поделиться мыслями о том, как лучше обходиться с нашими детдомовцами. Но тут заходит главный врач.

Докторица расточает ему приветствия. Смотрит умиленно. Соглашается с каждым словом. И напрочь, наглухо забывает про меня.

Отсекает как объект, недостойный внимания.

Остолбеваю... Потом шумно встаю... Никакого эффекта... Выхожу на улицу. Вспоминаю, как воевал с главврачом. Совсем ведь недавно было...

Не он ли пустил слушок, что меня "выгнали"?.. Нет, зачем ему...

А Танюшка-то какова... Бросилась, обняла... Почему судьба их так терзает, этих малышек?..

Оглядываюсь: к стеклу прижалась, нос расплющила Иринка... Та, что папу в магазине искала...

Димка дождался моего возвращения...

- Мне интересно знаете что? - сказал спокойно, когда я открыл кабинет. - Не закон ли это жизни? Вашей взрослой... Маши хвостом перед сильным, тявкай на слабых. Мы ведь всегда в страхе: как бы старший не задел! Как бы без лишних слез! На малыше обиду выместишь - вроде полегче. А на тебе другие вымещают...

Димка помолчал, сглотнул слезу. Он волновался, пытался справиться с собой. Я ждал, смотрел доброжелательно. Мелькнула мысль, не скажет ли он, кто все-таки звонил по телефону тогда в поселок. Ведь лежит в больнице женщина. Должна же быть справедливость!

- Это всеобщий закон рабов, - сказал Димка твердо. - Нельзя так жить, не протестуя! Грубость - протест. И водка. И наркотики тоже...

- Неправда, Димка! Это самые глухие тупики. Самое жуткое рабство. А ты зовешь это протестом!..

Разговор наш вышел долгий, основательный. На бумаге его передать невозможно... Но о том, кто звонил, Димка так и не сказал...

Положил в изолятор Петьку-первоклашку. Его оттопыренные уши, просвеченные солнцем, самодельный лук были среди первых моих детдомовских впечатлений.

К нему приходит шестиклассник Ваня. Как я понял, он дружит с Петькой и опекает его. Ваню я про себя назвал "артистом". Не шагает, а изображает, не говорит, а декламирует. Любит передразнивать. Мимика выразительна, движения - пластичны.

Ваня ходил три дня, а на четвертый устроил мне сцену.

- Выписывайте немедленно Петьку! Мне надоело сюда ходить!

- Еще рано выписывать. Он еще больной!

- А я не уйду отсюда, пока не выпишете!

- Не уйдешь - выведу.

- Ну конечно! Ведь я же не человек! Не человек ведь я!.. - сказал Ваня горько и ушел сам из изолятора.

И эта недетская горечь вдруг приоткрыла трагичность его жизни, которую он так остро ощущал...

Петька - хитрый человек. Таблетки старается не есть. На уколы приходит последним - авось иголки кончатся.

- Чего спешить поправляться! И так пройдет, без лекарства. А поправишься и снова - учись, учись. В изоляторе хорошо...

Скажет и смотрит, какое действие возымели его слова. Будто кот, играющий с мышкой.

- Если вы меня погулять отпустите, я другим ребятам сказки расскажу.

- Если вы мне компотика еще нальете, я баловаться не буду.

- Не выписывайте меня! Что вам, помощник хороший не нужен?..

Я смеюсь.

- Да тебя, наверно, недолго ждать назад!

- Конечно, я скоро приду! Я ведь с умом живу, а не просто так. Просыпаюсь утром и коплю в себе кашель. Воспитатель придет, я посмотрю жалобно, а потом как начну кашлять!..

- Ну и симулянт, - говорю я. - Ну и симулянт!..

Петька жмурится - слышит симпатию в моем голосе... Про Ваню он со мной не говорит никогда. То ли не хочет пускать в свои личные дела, то ли, по всеобщему детскому свойству, прилепляется душой лишь к тому, кто рядом, в пределах видимости...

Сережа стал моим "внештатным" сотрудником. Отболел свое, отлежал в изоляторе.

Теперь приходит каждый день как на службу. Я готовлю для него какое-нибудь занятие. Перебирать медицинские карты, подклеивать анализы и выписки, раскладывать лекарства в шкафчиках...

Он молчаливый. День за днем, неделя за неделей отделывается короткими репликами.

И вдруг спрашивает однажды:

- А вы всегда хотели врачом быть?

- Нет. Сначала хотел быть корреспондентом, в газеты писать.

- Напишите про меня в газету!

- Там не про всех пишут, а про самых интересных. Чем же ты интересен?

- Не знаю. Очки ношу. Единственный в классе...

- А кто у тебя из родных есть?

- Не знаю. Сперва в Доме ребенка был, потом в Сиверской, в Ивангороде - там хороший детдом. Потом сюда привезли...

Я молчу, потом говорю:

- Я напишу про тебя. Пусть люди знают, что ты есть.

- Спасибо!.. - По нему видно, как рад моему обещанию...

Директор словно специально ускользает от общения. Словно хочется ему, чтобы медицинские дела его не касались, не отвлекали. И чтобы я, в свою очередь, не лез в педагогические и хозяйственные проблемы. Как будто можно выделить в чистом виде медицину, хозяйство, педагогику...

- Воспитателям удобно было, - объяснил он мне, почему забрал телевизоры. - Посадил детей к "ящику" - и вроде бы они при деле. И у воспитателей хлопот никаких. Очень меня это раздражало. Хотелось их заставить работать, а ребят - просто-напросто расшевелить, предложить им жить осмысленно. Терпел я некоторое время, и "ящики" орали на всех этажах. А однажды захожу к восьмиклассникам и вижу: телевизор музыкой исходит, на нем сетка. Нет изображения. А ребята словно не видят. Уставились на экран и не шелохнутся. Обалдевшие какие-то. Меня это испугало Выключил телевизор и унес от них. И все другие телевизоры отобрал...

Я не против того, чтобы они смотрели. Но ведь не всё же подряд! Пусть фильм хороший или программу "Время". Я разрешу. Верну "ящики", когда жизнь в отрядах наладится, будет полнокровной, интересной. А сейчас еще не пришло время. Дела надо делать, а не в телевизор утыкаться...

Тут я вспомнил о недовольстве восьмиклассников. разве справедливо, что себе он все же "ящик" оставил?

Он поглядел на меня с неудовольствием. Скривился. Сказал убежденно:

- На директора нападать нельзя!

- Почему?..

Но собеседник мой уже пропал...

Вытаскиваю конфету из кармана и даю Петьке.

- В честь чего это? - Он отстраняется (не в настроении, что ли?).

- Будем считать, что тебе ее папа принес.

- Папа? Митя Пронин?.. - Похоже, Петька принимает мои слова всерьез.

- Ага! - подтверждаю, хотя помню, что его отца звали совсем не так...

- А разве вы его тоже знаете?

- А ты думал, ты один знаешь.

- Но он же волшебный, - шепчет Петька.

- Вот этого не знал, - говорю серьезно. - Думал, он обычный человек. Ты мне можешь открыть его волшебные дела?

- Могу. Раз вы его знаете...

Петькины ресницы трепещут, ему хочется рассказать.

- Вчера ночью, - начинает Петька, - Митя Пронин принес ко мне скафандр. Я его надел. Митя Пронин застегнул молнию на спине, и мы полетели.

- Куда? - шепчу я.

- Конечно, на Луну. Там живет Баба Яга. На дне самого глубокого вулкана. Туда космонавты не залезали, и никто ее не видел. У нее есть зеркальце такое, называется "лазырь". На кого лучик от этого зеркальца направит, тот будет больным. А если лучик отведет - человек снова здоровый. Митя Пронин мне и говорит: надо нам с тобой разбить это зеркальце! Я согласился, и мы спустились на дно. И тут на нас напали огненные пиявки. Мы выхватили водяные пистолеты и - бац! бац! - по ним. Капля воды попадет - и сразу пиявка мертвая. Всех перестреляли. И вдруг увидели Бабу Ягу. Она свои зубы вынимать стала и в нас кидать. Упадет зуб и, как бомба, взрывается. Я хотел испугаться, да Митя Пронин защищаться научил. Только Баба Яга зуб кинет, мы сразу двигатели включаем, которые в скафандрах. Прыг - и мы над взрывом. Баба Яга увидела, что не справиться с нами, да как завоет. Мы уши зажали. А в это время одна огненная пиявка, которая уцелела, прыг на папу сзади. И скафандр ему прожгла... Я его скорей на плечи взвалил, включил двигатель и на Землю. Прямо в больницу. Ему рану зашили и домой отпустили. Так мы и не успели в тот раз противное зеркальце разбить. Оно ведь на маму нашу направлено. Разобьем зеркальце, и мама здоровой станет... Митя Пронин сказал, что скоро мы опять полетим.

4
{"b":"49641","o":1}