И вот дождался. Очной ставки.
В камеру принесли завтрак - железную миску перловки, к которой он не притронулся. Ходил из угла в угол, чтобы как-нибудь совладать со все более охватывающим его беспокойством. Четверть часа спустя в камеру заглянул выводной: "Ну, ты будешь есть или забрать?" Он только махнул рукой. Он с нетерпением ждал следователя, который пришел лишь к полудню.
Весело переговариваясь у входа с начальником гауптвахты, немолодым старшим лейтенантом технической службы, Терехин кивнул выпущенному в коридор арестанту и вывел его на улицу. Привычно прихрамывая, Булавский покорно шел за капитаном. С нагретой полуденным солнцем улицы они скоро свернули в крохотный скверик, на углу которого скучающе приткнулись к бордюру две деревенские бабки с раскрытыми торбочками подсолнечных семечек. Обе испуганными взглядами проводили его до поворота. Только здесь, на неметеной, забросанной окурками дорожке, Булавский обнаружил за собой конвоира- ладного, плечистого солдата с автоматом на ремне. Похоже, на этот раз конвоир был не из караула, возможно, из контрразведки. Значит, они действительно его подозревают, подумал Булавский. Плохо тогда его дело - эти напрасно подозревать не любят.
Отдел контрразведки СМЕРШа занимал некогда ухоженный буржуазный особняк с острой черепичной крышей; через обитую железом калитку они прошли во внутренний двор с несколькими легковыми машинами у дальней стены. Прошли в комнату на первом этаже - пустую, с единственным столом у зарешеченного окна, двумя стульями, наверное, выделенную для допросов. Капитан Терехин, поглядывая на часы, с видимым беспокойством то и дело подбегал к окну, машинально задавая пустые вопросы:
- Ну как - ничего? Выспался? На гауптвахте только и спать - правда? Как на курорте...
В который раз взглянув на часы, тихо произнес про себя: "Опаздывают",повернулся к Булавскому:
- Ну вот что! Пока есть время, садись за стол, пиши автобиографию. Поподробнее только.
Булавский покорно опустился на стул сбоку, придвинул поданный ему лист бумаги. Писание подследственными автобиографий было любимой процедурой следствия. На эти автобиографии еще в фильтрационном лагере изводилась масса бумаги, и он тогда думал: читают ли их вообще? Оказалось, не только читают скрупулезно изучают, а главное, сравнивают и анализируют, стремясь уловить противоречия. В случае, если две написанные человеком автобиографии оказывались совершенно тождественными, это тем более казалось им подозрительным. По-видимому, они полагали, что подследственный заучил легенду и не может отступить от нее. И так, и эдак было плохо. Для подследственного, разумеется.
Стоя у окна и не оборачиваясь к Булавскому, капитан начал говорить что-то, как бы с намеками, не договаривая:
- Понимаешь, скоро они приедут, и ты посмотри, она ли это? Даже если она, понимаешь... Все-таки женщина. Если не признает, зачем тебе ее признавать?
- Как? - не мог чего-то сообразить Булавский.
- Ну, понимаешь, зачем портить ей жизнь? И ему тоже. Большой человек. Заслуженный...
- Ах вот что! - протянул Булавский. - А он кто, этот заслуженный человек?
Капитан поежился, как от чего-то докучливого, еще раз взглянул в окно.
- Ну понимаешь... Он ответственный начальник. Из наших органов...
- Понятно, - только и нашелся сказать Булавский.
Кажется, ему действительно кое-что становилось понятно. По всей видимости, дело было не в ней, его бывшей жене Нине Ивановне, - дело в ее новом муже. О нем и заботился следователь. Что ж, подумал Булавский, может, капитан и прав: не надо упорствовать. Зачем портить обоим жизнь, пусть живут долго и счастливо. Без Булавского, разумеется, - он здесь лишний. И он решил про себя: если она его не признает, он ее не узнает тоже. Пусть все будут довольны. Тем более ее заслуженный муж, который из органов. Спасибо, товарищ капитан, за подсказку.
В очередной раз вглядевшись в окно, капитан встрепенулся - они приехали. Прошуршав по песку колесами, во дворе остановилась машина, сразу же умолк двигатель. Терехин поспешно занял за столом свое место, Булавский остался сбоку. Широко распахнув дверь, в комнату вошли два офицера- высокий блондинистый капитан и пожилой майор с заметным брюшком под кителем - похоже, ответственный чин из военной прокуратуры. Они перекинулись с Терехиным несколькими маловразумительными фразами и кому-то скомандовали за дверью: "Пусть войдет".
Булавский весь напрягся на стуле, готовясь к самому, может быть, важному моменту в своей жизни. Чувствовал, сейчас что-то решится, от чего переменится его судьба. Как он ни старался сохранить спокойствие - оно ему не давалось, сразу стало подниматься давление, застучало в висках. И вот растворилась дверь, и в комнату как-то замедленно-робко вошла молодая женщина в легком крепдешиновом платье, с черной сумочкой в руках. Светлые волосы ее были по моде взбиты надо лбом и густо опадали на плечи. Несмелым взглядом она окинула офицеров, следователя за столом и его рядом тоже. Кажется, она не подала виду, но он все-таки заметил, как взгляд ее дрогнул, потом она стала смотреть только на следователя. Конечно, это была Нинка, его Нина Ивановна, которую он не видел столько лет. Она вроде даже не изменилась, разве пополнела немного и, кажется, что-то утратила от своей прежней самоуверенности.
- Гражданка Филиппова, вы узнаете этого человека? - спросил Терехин.
Нина внимательно, без робости посмотрела на бывшего мужа, слегка прикусила краешек губы и молча покачала головой.
- Посмотрите внимательнее и скажите: вы его не узнаете?
- Нет, - ответила она едва слышно.
- Так, хорошо, - продолжал свое дело следователь и обратился к Булавскому:
- А вы, гражданин подследственный, узнаете в этой женщине бывшую свою жену?
Пробил его час. Сейчас Булавский что-то ответит, и свершится главный вердикт его несчастной судьбы. Пусть он будет строг, но справедлив. Он взглянул в лицо Нины, их взгляды встретились, и в знакомых глазах жены он прочел давнюю, застарелую жалость - к себе или, может, и к нему тоже.
- Нет, - произнес он почти вопреки своей воле, тотчас почувствовав, как что-то в нем разом сместилось со своего привычного места. Это, похоже, испугало его, но что-либо исправить, наверно, было уже поздно.
- Значит, вы - незнакомые люди? Так? - завершал свою процедуру следователь Терехин.
Офицеры у стены, Терехин, Нина напряженно ждали, предугадывая его последний ответ. И он тихо произнес одними губами:
- Так.
Что ж, похоже, все было окончено; больше у этих людей в погонах дела к нему и его бывшей жене не было. Нина Ивановна повернулась и, не прощаясь, тихо вышла из комнаты, за ней вышел блондинистый капитан. Толстый прокурор подошел к столу Терехина, который что-то торопливо писал.
- Ну, а с этим что? - кивнул он в сторону Булавского.
- Будем разбираться, - буркнул капитан.
- С ним надо работать. Видно, не простая птичка.
- Да уж конечно...
Все еще находясь под впечатлением происшедшего, Булавский не сразу расслышал и не очень понял, о чем они. О ком? Когда же наконец смысл их слов достиг его смятенного сознания, он внутренне съежился - так вот что! Это он не простая птичка. Может, и не Булавский вовсе? Впрочем, он же и сам подтвердил это. Называется, пошел навстречу. Выручил бывшую жену и ее заслуженного мужа. А сам как же?
В полном смятении мыслей и чувств он направился к выходу, куда ему указал капитан, с каменным лицом последовавший сзади. Куда-то его вели, - может, опять на гауптвахту. В коридоре следователь зашел вперед, сзади пристроился конвой - на этот раз два автоматчика, и Булавский понял: дела его плохи. Доселе были плохи, стали еще хуже.
Его вывели со двора, вслед за следователем перевели на другую сторону улицы - к знакомому скверу. Здесь было прохладнее в тени деревьев, у входа в сквер лежала опрокинутая урна с мусором. На свежевыкрашенной в зеленый цвет скамейке прилепилась развернутая газета, - видно, ночью на ней кто-то сидел. Может, какая-нибудь влюбленная парочка, подумал Булавский и, услышав шум проходящей мимо машины, обернулся. Быстро проехал "виллис", на заднем сиденье его мелькнула знакомая фигурка в цветастом крепдешиновом платье с прильнувшей к ней светловолосой девочкой - ветер трепал ее пышный бант на макушке. "Оля!" - взметнулся в нем немой крик, тут же оборванный сухим окриком сзади: "Не отставать, не отставать!" В самом деле, капитан, не оглядываясь, быстро шел впереди, хромой арестант отставал. Может, это и не Оля, подумал он. Кто сидел на переднем сиденье "виллиса", он так и не успел заметить.
