У какой-то дверцы в узком коридоре остановились, командир гостеприимно распахнул ее.
- Вот ваша каюта, товарищ Кочин, располагайтесь, а мы с Левой в одной уместимся, все равно спать по очереди.
- Как, - удивился Кочин, - это уже лодка!?
- Разумеется. А вы разве не заметили гермотрап?
Кочин ничего не заметил, но теперь понял: это подводный порт подводного флота, стало быть, и причалы подводные.
- Нулевка налево, душ направо, правда, водичка в нем морская, соленая, ну да ничего, привыкнете, мыльце специальное, соответствующее. Обед через тридцать минут, там встретимся. - И оба исчезли.
Кочин думал, подводная лодка - это теснота и тусклые пыльные лампочки, вечно пригнутая голова и запах перегретого машинного масла. Но это был если и не дворец, то уж по крайней мере завод, большой и довольно просторный, а главное, на редкость разумно организованный. И подводники оказались ребята славные: веселые, толстощекие, разговорчивые. В первый же день трое из них простодушно попытались выяснить, что ему нужно на подлодке и почему это командование отдало новейшей конструкции атомоход в его распоряжение на целых две недели.
Особенно веселым оказался тот самый Лева, старший помощник командира. Как раз когда Кочин ложился спать, Лева часами разучивал в соседней каюте классические арии. У него был приятный тенор, зато слух не выдерживал никакой критики. Было куда как весело слушать этот тренаж перед смотром самодеятельности флота.
С новым образом жизни Кочин освоился быстро. Пристроил на столе фотографию Кати с Костькой, разложил по местам немудрящее содержимое чемодана, тапочки сунул под койку - вот и временный уют человека, привыкшего к бесконечным командировкам. Уже назавтра подводная лодка перестала интересовать его. Он думал часами о Вадиме Петровиче, об их общей работе, о головокружительных перспективах этой работы, все больше тревожась за результаты предстоящего опыта, потому что от них зависело слишком многое.
На третий день в назначенное время он надел шлем, похожий на мотоциклетный, поудобнее уселся на койке, взял тетрадь, карандаш. Но сеанс что-то уж очень долго не начинался, секундная стрелка едва-едва шевелилась.
- В сия-я-я-ньи но-о-чи лу-у-у-нной... - как сирена боевой тревоги, взвыл за стенкой Лева.
У Кочина лоб вспотел под шлемом. Но дверь соседней каюты хлопнула, и великолепный Левин тенор удалился восвояси.
Почти сразу же он смутно увидел Вадима Петровича. Вообще-то, строго говоря, он должен был видеть не индуктора, человека, ведущего передачу, а только передаваемые им образы, но он всегда сначала видел передающего. Враги их науки окрестили это "ясновидением". Что и говорить, словцо ядовитое, но когда Кочин принимал, ему было не до терминов. Постепенно образ Вадима Петровича прояснился, казалось, он сидит совсем рядом, где-то тут же, в подлодке. Он выглядел, как обычно, вяловатым и каким-то отрешенным, только взгляд его, упорный, волевой, был полон энергии. Видно было хорошо, так что стальные стены лодки и полукилометровая толща воды, вероятно, никак не влияли на прием. "Ну, что я говорил! Что я говорил! Для мысли преград не существует!" - вертелось в голове, мешая сосредоточиться.
Чья-то рука через равные промежутки времени подавала листок, Вадим Петрович долго изучал этот листок, точно было на нем что-то мудреное, а не простейшая фигурка, потом становилось видно, что там нарисовано, и Кочин срисовывал к себе в тетрадь эти ромбики, квадраты, кружки.
Так буднично прошли первые три сеанса. А на четвертом в разгар приема четкий образ Вадима Петровича неожиданно расплылся. Кочин увидел незнакомое лицо - удлиненное, суровое.
Человек, которого он теперь узнал бы из тысячи других, пристально вглядывался... в стену. Сначала Кочин не очень-то встревожился по этому поводу, мало ли что может произойти, ему просто стало любопытно, что же за случай такой вышел. И тут на лицо незнакомца наплыло лицо Вадима Петровича. Но это был совсем не тот Вадим Петрович, которого он так хорошо знал! Впервые увидел Кочин Вадима Петровича каким-то даже страшным в своем сосредоточенном стремлении передать мысль в пространство, впервые почувствовал, что смотрит на него не как на друга и товарища по трудным опытам, а как на врага с опаской и непонятным злорадством.
Вадим Петрович получил очередной листок, но прежде чем сосредоточиться и понять, что там изображено, Кочин приметил кончик карандаша, рисующего спиральку. Почему рисующего?..
Ведь эта чертова спиралька должна быть уже нарисованной!
Новый листок в руках у Вадима Петровича. И снова карандаш выводит контуры домика.
Вот дьявольщина! Что это - новое открытие или провал опыта?
По привычке его рука зарисовывала все, что он успевал увидеть.
Но уже тревожной морзянкой выстукивало под шлемом: перехват! Кто-то перехватывает передачу, предназначенную ему! Он плюнул на фигурки и занялся исключительно этим типом, перехватчиком. И вдруг увидел на нем китель, явно морской, но чужого образца, и незнакомые петлицы!
Прервав сеанс, Кочин выскочил из каюты и, как был, в шлеме, помчался искать командира. Хоменко в кают-компании пил кофе.
- Товарищ... там... перехватчик! - Кочин не мог найти слов от волнения, и командир только улыбнулся. Видимо, он не оченьто верил в опыты своего пассажира, хотя добросовестно, как положено военному, исполнял все, что от него требовалось.
- Успокойтесь, товарищ Кочин, - сказал он мягко, но все же с усмешечкой. - У нас новейший подводный локатор, мощные гидроакустические установки и все прочее, что полагается. Современная подлодка способна обнаружить "перехватчика", как вы изволили выразиться, несколько раньше, чем любой ее пассажир. Даже если он и...
И снова принялся за кофе. Кочин выхватил у него чашку, одним глотком вылил раскаленный кофе в рот, обжегся, но обрел дар речи, а командир сразу настроился на серьезный лад.
Через минуту прозвучал сигнал боевой тревоги.
- В каком направлении обнаружили вы этого человека? строго спросил Хоменко. Кочин не колеблясь указал рукой. - И как далеко? - Кочин замялся.
- Мне обычно кажется, что это совсем близко, где-то рядом. Я не могу определять расстояние, для меня его попросту не существует. Но на этот раз, по-моему, и вправду было недалеко.
Командир скомандовал курс и полный вперед.
Кочин всегда принимал наедине, в полном покое; ему требовалось сосредоточиться. Но здесь он забыл в волнении, что рядом командир, что подводная лодка мчится на полной скорости и что он не просто видит этого типа, а видит его загадочным телепатическим зрением. В колоссальном напряжении всех внутренних сил он видел его, казалось, как и командира, глазами.
И он попросил:
- Чуть левее, пожалуйста.
Хоменко удивился, но послушно скомандовал поправку.
Прошло полчаса тягучего ожидания, не меньше. Наконец в командирском отсеке раздался голос:
- Прямо по курсу подводная лодка незнакомой конструкции!
Действительно, на экране локатора, как раз в перекрестии, появилась темная точка. На секунду Кочин увидел мчащееся в воде остроносое стремительное чудовище - торпеду, огненный всплеск и медленно опускающийся надломленный посередине сигарообразный корпус чужой подлодки. Это еще что!? Он взглянул на Хоменко - глаза командира азартно поблескивали.
- Это делать нельзя! - неожиданно для себя строго сказал Кочин, и командир даже не заметил, что другой человек прочел его мысли. - Для нас важна не лодка, а тот... человек.
- Пожалуй. Но сто чертей! Дорого бы я дал, чтобы знать: видят они нас, нет?
- Для чего?
- Нужно подойти как можно ближе, но чтобы они нас не обнаружили. А лодка незнакомой конструкции, это у них что-то новенькое, понятно? А вы не могли бы узнать, видят они нас?
Кочин улыбнулся такому нелепому вопросу. Конечно же, он никого и ничего не мог видеть, кроме того длиннолицего, а длиннолицый сидел один в пустой каюте и наверняка сам ничего не знал.
