«Боже, сколько скорби разлито в мире! Отчего же такая безнадежность? Прости меня, высший судия, в своей гордыне я возомнила, что тот вред, который я причинила невинным существам, есть величайший, несмываемый грех, искупить который в моей воле. Какая самонадеянность! И вина не так уж велика — впрочем, опять гордыня: не мне судить об этом. Он воздаст! Но чем бы я оправдалась, если бы в ослеплении и ложном раскаянии продолжала бродить по лесам и за этот срок Орейна порезали бы на кусочки? Если я не попытаюсь помочь ему, чем оправдаюсь перед людьми и Богом? Тем, что жалела, впадала в истерики по поводу несчастных животных? Но это же естественный ход жизни — сожалеть о нем глупо, в то время как выродки в человеческой шкуре бросают вызов не только людям и природе, но и Божьему уставу. Вот оно, испытание, уготованное мне судьбой!.. Клянусь, если ты, Хранитель Разума, поможешь Орейну и мне, если я останусь жива, то непременно пошлю весточку папе и Люсьеле. Я вымолю у них прощение. Пусть они больше не убиваются по мне».

Ромили тихо погладила всхлипывающую Яндрию и почувствовала, как смежаются веки. Уже на грани сна задалась извечным вопросом:

«Как же так, Всевышний? Как сохранить устои мира, если преступления Лиондри останутся безнаказанными? Разве смерть — достойное возмещение за их злодеяния? Если Орейн погибнет, я буду очень переживать, и все-таки в смерти его не будет никакой загадки — он умер за правое дело. Сложил голову за короля, которого любил и которому верно служил. Но если удар меча настигнет Лиондри или Ракхела — их поганые души тоже отлетят на небо? Расквитавшись за все земные грехи? Я не кощунствую, я пытаю себя… и тебя… Дай знак великой мудрости, яви чудо возмездия — не мне. Сущий в небесах, не мне! Яви Лиондри, пусть он воочию убедится!..»

— Вставай, Ромили! Пора!..

Девушка как будто ждала побудки, вскочила резво, как пружина. Сполоснула лицо ледяной водой, пожевала хлебца на дорогу. От вина отказалась — голова должна быть ясная, мысли чистые, сильные… Каролин поджидал ее возле своего шатра, лицо его было задумчиво и угрюмо.

— Едва ли мне стоило заводить с тобой разговор, Ромили. Что надо сделать — ты знаешь. Как — в этом я ничем не могу тебе помочь. В любом случае ты должна освободить Орейна, даже если тебе придется вонзить кинжал ему в сердце. А награда? Что ж, это дело суетное… Проси тогда, чего захочешь, вплоть до обручения с одним из моих сыновей.

Ромили улыбнулась — что за странные фантазии? Почему бы она должна мечтать именно об этом? Она ответила просто, как если бы перед ней стоял дом Карло:

— Дядюшка, я иду туда не ради награды, а потому что Орейн был добр со мной даже тогда, когда я переоделась мальчишкой и ухаживала за ястребами. Неужели вы считаете, что меченосица и урожденная Макаран не знает, что такое долг чести? Неужели вы считаете, что я взялась за это из жадности?

— Конечно нет, — король протестующе махнул рукой, — но наградить тебя — радость для меня.

Ромили неожиданно обратилась к Яндрии:

— Яни, милая, нельзя ли подыскать мне пару мягких тапочек? Эти сапожищи ужасно скрипят.

Яндрия быстро вернулась в шатер, где жили меченосицы, и принесла ей свои кожаные сандалии. Они были чуть великоваты, но Ромили туго затянула ремешки, потом повязала голову темной косынкой, чтобы скрыть рыжие волосы, вымазала грязью лицо. Вся в черном, она на глазах превратилась в подобие привидения. Даже свет фонаря часового не мог вырвать ее из тьмы. Стоило ей замереть, и она напрочь сливалась с землей.

Итак, все было готово. Алдерик предложил дрогнувшим голосом:

— Я провожу тебя до ворот.

Ромили кивнула. Что ни говори, а Дерик тоже обладал лараном. Он взял ее за руку, и они исчезли в темноте. Ступали они бесшумно, и Алдерик сделал большой крюк, прежде чем подобраться к боковым воротам. Где-то взлаяла одинокая собака. Проявила бдительность? Или учуяла мышь? Наконец и она замолкла — тихая, спокойная ночь лежала над городом.

— Осторожнее с воротами, они очень скрипят, если ты попытаешься их открыть, — прошептал Алдерик. — Возле них посажены сторожевые птицы — вот кого тебе надо опасаться больше всего. Попытайся перелезть.

Он подсадил ее, и Ромили, уцепившись за край, подтянулась и села на деревянную планку. Голова ее чуть-чуть не доставала до каменной кладки. Сверху девушка бросила взгляд на залитый зыбким лунным светом город.

Не спускаясь вниз, она принялась настойчиво излучать в ту сторону спокойствие, ощущение благости и безопасности. Теперь она могла рассмотреть птиц. Их было две — обе с воспитателями, сидят нахохлившись, подобно статуям. Только шевельнись, и они поднимут такой шум, что разбудят весь город.

«Тихо, тихо, мои милые… спокойно. Все спокойно…» Ромили внедрилась в их сознания и посредством их глаз осмотрела залитые лунным светом улицы. Огни в городе были потушены — редкие окна светились в темноте. Ромили поочередно заглядывала в них — обычный телепатический дар не мог проникнуть сквозь ментальную завесу, раскинутую над городом, однако она следила теперь за всем происходящим глазами птицы (другую она усыпила). Вот ближайшее светлое пятно — девушка заглянула в окошко. Там в родах мучилась женщина, повивальная бабка держала ее за руки и шептала слова утешения. В другом окне мать склонилась над больным ребенком и что-то напевала ему. В следующем можно было разглядеть раненого мужчину…

На боковой улице заворчал пес, Ромили догадалась — он что-то учуял и сейчас поднимет тревогу… Она выскользнула из сознания птицы, успокоила собаку и только потом, немного подождав, прыгнула вниз и устремилась к боковой улочке.

Уже хорошенько поплутав по городским кварталам, постоянно прислушиваясь — не заверещит ли где-нибудь сторожевая птица? — девушка нашла затененное место и слилась с ночной тьмой. Теперь предстояло решить самый главный вопрос: охраняли ли лерони Ракхела весь город или их усилиями держались под наблюдением только стены и, конечно, ворота? Ромили долго томилась во мраке, не решаясь применить ларан для поиска Орейна. Терпеливо выжидала — этого умения человеку, поработавшему с ястребами, всегда хватало. Вот прошла смена стражи, мимо нее прошагал ночной патруль, и снова все стихло. За все эти полчаса в центре города ни единого всплеска мысли. Ни разу Ромили не коснулся взгляд посаженной, скажем, в засаду сторожевой птицы. Логика подсказывала, что перекрыть весь город телепатическим экраном у Ракхела просто не хватит сил. Не должно хватить. Ворота, участки, где городская стена низка и более-менее доступна, — и все!

Пришел ее час, можно попробовать!.. Ромили осторожно, готовая каждую секунду погасить телепатический взор, принялась обшаривать улицы. В смысле обладания лараном Орейн конечно был слаб, но кое-что у него в голове теплилось — в Башнях ему удалось в какой-то мере развить свои способности, и почувствовать, что его ищут и зовут, он был в состоянии. Ясно, что он не спит — с отрезанными пальцами что за сон! Негодяи!.. Подлые выродки!.. Тихо, успокойся… Он не спит, но спят ли лерони, которые охраняют его? Его непременно должны охранять, по крайней мере, время от времени проверять. Колдуны Ракхела и Лиондри, по-видимому, отвечают за Орейна головами, но сколько можно не спать? Как не понадеяться на непробиваемую, с их точки зрения, защиту?

Ага, мелькнуло что-то знакомое, давнишнее… Ромили шмыгнула в проулок и боковыми улочками, постоянно держа на прицеле это дуновение, легкий отзвук мысли, двинулась вперед. Двигалась совершенно беззвучно, распространяла вокруг волны тихого, безмятежного умиротворения, так что ни один пес не гавкнул, ни одна мышка не завозилась…

«Тихо, тихо, в городе все спокойно…» Лошади в стойлах всхрапывали во сне; кошки, пригревшись у домашних очагов, выпускали коготки — даже в дремотном забытьи зверьки продолжали ловить мышей; набегавшиеся за день дети вповалку спали на лавках. Во всем городе ни единой бодрствующей души — повивальная бабка прикорнула возле счастливо разродившейся женщины; даже мать задремала — прикрыл глазки, ровно задышал младенец.