Она увидела оскорбленные глаза. Такими они бывали в детстве, когда Виталик собирался заплакать.

- Сейчас приготовлю, - сказала Вера. - Что с тобой?

- Я звоню отцу. Он не отвечает. Третий день.

- Что здесь удивительного? Куда-нибудь пропал. Что, это первый раз?

- Не первый, - ответил сын с какой-то резкой задумчивостью.

- Объявится. Ты что, Виталик, скучаешь по нему? - спросила Вера зачем-то с иронией.

- Нет, не скучаю, - сказал сын и добавил с намеренным порицанием: Тебе его не жалко. А мне его жалко.

Оскорбленные глаза сына стали быстро и мокро блестеть. Веру злило, что и сын ее, кажется, становится непонятливым слюнтяем.

- А меня тебе не жалко? - спросила мать.

- Мы здесь вместе. А он совсем один, - ответил сын.

Вера смотрела на сына так, как смотрела всегда, когда что-то ей было противно. Она пошла на кухню, не переодеваясь. Она слышала, как сын обувался в прихожей.

- Ты куда? - спросила мать.

- Развеяться.

- Не долго. Скоро будем ужинать.

"Развеяться" было словечко гайдебуровское, папино и предполагало его исчезновение порой и на день, и на два. Вера догадывалась, что Виталик теперь предпримет попытку инстинктивно пройти по местам "боевой" славы отца. Виталика угнетало то обстоятельство, что Новый год, который был уже на носу, семья встретит без отца. Такого отступления от правил история их семьи еще не знала. Виталик опасался, что это нарушение обрушит остатки согласия между матерью и отцом бесповоротно. Виталик любил свое детство, в течение которого новогодние праздники были одними из самых счастливых дней. Виталик любил то время, когда отец и мать любили друг друга и, любя друг друга, души не чаяли в своих детях.

Вера чувствовала, что Виталик теперь помчится искать отца на Невском проспекте. Виталик полагал, что его отец посещает самые фешенебельные бары и рестораны города. Между тем Вере было известно, что это далеко не так, ей было известно, что последнее время Гайдебуров пристрастился к гадюшникам.

Вера представляла, как Виталик пойдет от кабака к кабаку, как будет объяснять секьюрити, что ищет своего отца Гайдебурова Леонида Витальевича, который любит заглядывать в их заведение и который теперь, вероятно, отдыхает именно здесь. Администраторы будут пожимать плечами, некоторые будут пропускать вежливого юношу в залы, откуда он будет выходить ни с чем. Вера знала, что какие-то из ресторанов класса "люкс" Виталику понравятся особенным образом, его очаруют их интерьеры и атмосфера; и это его непреднамеренное появление в роскошных злачных местах, возможно, станет первым искушением красивой жизни...

В конце своих поисковых блужданий Виталик очутился в небрежном, безлюдном переулке с одним горящим фонарем. Виталику показалось, что здесь он настиг запах отцовского одеколона. Он стоял у обледенелой водосточной трубы на грубой гравировке оттаявшего чугунного люка и вглядывался в застывшие отпечатки ног поблизости на тротуаре. В один из следов он ступил, как в матрицу. Этот след был его или его отца, потому что у отца были такие же ботинки "Ллойд", такого же, как у сына, размера. Рядом окончательно замерзла черная, фосфоресцирующая лужа. Из проема между старинными домами с арочными окнами от набережной дул мокрый, харкающий белыми хлопьями ветер. Сквозь мутные тучи сквозили пучки отдаленного света. Виталику стало ясно, что сейчас из-за угла от Невы в переулке появится фигура его отца в клетчатой, не очень теплой, осенней кепке.

В кармане у Виталика заиграл и забился мобильный телефон.

- Аллё, аллё, - отозвался Виталик.

- Ты где, Виталик? Возвращайся, пожалуйста, домой, - услышал он близкий, любимый голос. - Ужин стынет.