- Чем дольше живут старшие, тем меньше возможности продвижения для молодых, - ответила она. - Замедлится карьерный рост.
- Остановится, - нравоучительно произнес отец.
- Не понимаю почему.
- Потому что теперь омоложение можно повторять. Омолодившийся генерал, начнем сверху, навсегда останется генералом. О, будут конечно возможности для продвижения, например, кто-нибудь погибнет в результате несчастного случая или на войне. Но этого мало. Твой Флот станет орудием экспансии Правления Семей.
- Нет!
- Это неизбежно, Исмэй. Если омоложение будет продолжаться...
- Оно уже распространяется, это точно, - вставил папа Стефан. - Они увеличили новую процедуру до сорока лет и уже провели ее на многих людях. Помнишь уроки по биологии, девочка? Если население растет, людям необходимо больше новых ресурсов, иначе они вымрут. Количество населения контролируется соотношением рождаемости и смертности. Уменьши процент смертности, на что и направлено омоложение, и получишь резкий скачок количества населения.
- Но Семьи не экспансионисты.
- Ха, - фыркнул Бертоль, откинувшись на ручку кресла. - Семьи конечно не объявили о большой кампании, но если взглянуть на границы, за последние тридцать лет... здесь кусочек, там кусочек. Заселение и гидромелиорация непригодных для жизни планет, мирное присоединение полдюжины мелких систем.
- Они попросили Флот о защите, - объяснила Исмэй.
- Да, верно, - отец посмотрел на Бертоля красноречивым взглядом, говорившим "тише". - Но мы хотим сказать, если население миров Семей продолжит увеличиваться, потому что старики не будут умирать, это толкнет их к дальнейшему расширению и экспансии.
- Не думаю, что они пойдут на это, - возразила Исмэй.
- Как по-твоему, почему твой капитан переметнулась к черту на рога?
- Не знаю, - смутилась Исмэй. - Деньги? Власть?
- Омоложение? - продолжил отец. - Долгая жизнь и процветание? Потому что, и ты это знаешь, долгая жизнь означает процветание.
- Не уверена, - Исмэй подумала о прабабушке, чья долгая жизнь почти подошла к концу.
- Долгая молодая жизнь, - как будто ответил на ее мысли отец. - Видишь ли, это еще одна вещь, которая беспокоит меня. Долгая жизнь делает людей рассудительными и осторожными. Если живешь долго и благоразумно, то процветаешь. Все, что надо, это не рисковать.
Исмэй поняла, куда он клонит, но предпочла не торопиться со своими догадками.
- И? - спросила она.
- И... среди военных качеств благоразумие не на первом месте. Одно из них, несомненно, но... Где ты найдешь солдат, которые захотят рисковать своими жизнями, если избежание риска означает бессмертие? Не бессмертие верующих, которые считают, что получат его после физической смерти, а реальную вечную жизнь.
- Омоложение может работать в гражданском обществе, - добавил Бертоль. - Но мы считаем, что в военном из-за него появятся проблемы. Даже если можно сохранить всех самых опытных людей, вскоре отпадет необходимость в тренировке рекрутов, а населению, которому мы служим, больше не надо будет поставлять этих рекрутов. Это значит, что военная организация, у которой нет ничего кроме грязи между ушами, должна понять, что омоложение должно быть ограничено... или начать планировать экспансию. И однажды они столкнуться с молодой цивилизацией, в которой не знают о процессе омоложения и которая будет смелее и агрессивнее.
- Звучит как старый спор между верующими и неверующими, - заметила Исмэй. - Если бессмертие души реально, то нужно вести себя благоразумно и не опорочить душу, чтобы жить вечно...
- Да, но все религии, которые предлагают подобное вознаграждение, так же дают благоразумию более строгое определение. Они говорят и о других качествах, которые дисциплинируют, тренируют и подвигают верующего смирить свои эгоизм и себялюбие. А некоторые вероисповедания даже требуют противоположного - бездумного безрассудства во имя служения их богу. Вот что делает человека хорошим солдатом. Поэтому религиозные войны гораздо тяжелее закончить...
- И вы считаете, - прервала Бертоля Исмэй, - что омоложение поощряет лишь практичное благоразумие и чистый эгоизм?
- Да, - нахмурился отец. - Без сомнения будут и хорошие омолодившиеся люди...
Исмэй заметила, что он не допускал, что хорошие люди могут быть эгоистами. Странная мысль для человека, который сам богат и влиятелен... но конечно он не считал себя эгоистичным себялюбцем. Ему никогда не нужно было быть эгоистом, по его понятиям, чтобы удовлетворить свои желания.
- Но даже они после нескольких омоложений поймут, сколько добра смогут принести, если останутся в живых да еще с деньгами и властью. Себя легко обмануть тем, что можно совершить больше добра, имея больше власти.
Отец уставился невидящим взглядом на книги. Говорил ли он о себе?
- И это даже не принимая во внимание зависимость от омоложения, - снова вступил в разговор Бертоль. - Если не ты контролируешь процесс...
- Что и получилось недавно, - заметил отец.
- Понимаю, - проговорила Исмэй, отсекая очевидное; у нее не было настроения дальше слушать лекцию Бертоля.
- Хорошо, - сказал отец. - Когда тебе предложат омоложение, Исмэйя, что ты будешь делать?
На это у нее не было ответа. Она даже никогда не задумывалась об этом. Отец сменил тему, заговорив о церемонии. Вскоре Исмэй извинилась и отправилась спать.
***
На следующее утро она проснулась в собственной кровати, в собственной комнате, ярко освещенной солнцем, и удивилась, какое умиротворение испытала. В этой кровати ее часто мучили кошмары, даже сейчас еще оставался подспудный страх, что они вернутся. Возможно приезд домой завершил своего рода ритуал для их изгнания.
С этой мыслью Исмэй спустилась к завтраку, за которым мачеха произнесла молитву, а потом окунулась в прохладное золото весеннего утра. Она прошла мимо кухонного сада, птичьей фермы, где кудахтали готовые нести яйца курицы, а петухи задирали друг друга. Она слышала эти отголоски через окно в своей комнате, но здесь колготня просто оглушала, поэтому у нее не было желания останавливаться и смотреть на них.
В огромных конюшнях как обычно пахло овсом и скошенной травой. Эти ароматы навевали Исмэй приятные ощущение даже через столько лет. Было время, когда она терпеть их не могла, когда от нее, как и от всех детей, требовалось самой чистить стойло. В отличие от остальных Исмэй не получала такого удовольствия от скачки, чтобы это стоило подобной работы. Позже, обнаружив, что верховая езда отличный предлог сбежать в горы, она была уже достаточно взрослой, чтобы больше не заниматься этой рутиной.
Исмэй прошла по боковому коридору, выложенному каменными плитами, через большую арку, ведущую в манеж. Справа располагались стойла, из которых высовывались узкие лошадиные морды. Из боковой пристройки вышел конюх, вероятно заслышав ее шаги.
- Да, дама? - он выглядел смущенным.
Исмэй назвала себя, и лицо его расслабилось.
- Я тут подумала... моя кузина Люси упоминала одну кобылу, которую ей показал Олин...
- А... дочь Васеци. Сюда, дама, идите за мной. Отличная родословная и показала хорошие результаты при тренировке. Поэтому генерал выбрал ее для зачина вашего стада.
Снаружи стойла висели сплетенные голубой и серебряный шнурки. Глянув дальше, Исмэй увидела те же цвета. Это было ее стадо, собранное отцом, и хотя она могла обменять их, это бы значило оскорбить его, но она надеялась, что подарить одну лошадь Люси было приемлимо.
- Сюда, дама.
Кобыла стояла крупом к двери, но при звуке открывшейся задвижки обернулась. Исмэй сразу поняла, почему отец выбрал именно ее. Стройные ноги, крепкие копыта, широкая грудина, сильная спина и круп, длинная гибкая шея, породистый череп и темно-коричневый почти черный окрас.
- Хотите посмотреть ее шаг? - спросил конюх, взяв уздечку.
- Да, спасибо, - ответила Исмэй.
Конюх вывел кобылу из стойла по коридору во двор, где пустил по кругу. Неторопливая размашистая иноходь, потом стремительная рысь и легкий галоп. Это была лошадь, которая могла бы покрыть огромное расстояние, оставаясь в отличной форме. Прекрасная кобыла. Если Исмэй будет ухаживать за ней надлежащим образом...
