А на самом деле — какая разница? Ведь он гораздо лучше Аластера знает, как править людьми…
Тут Конн усилием воли отогнал эти мысли, испугавшись предательского направления, которое они начали принимать. С тех пор, как он стал преступно заглядываться на невесту Аластера, все вокруг вызывало сомнение: закон, приличия, сам вселенский порядок, на который он до сих пор полагался.
Сейчас юноша заставил себя сосредоточиться на стуке копыт по промерзшим камням дороги. Возглас Маркоса вернул его к действительности.
— Мы опоздали! Они уже подожгли… сторновские собаки. Деревня горит.
— Стойте, — крикнул Конн. — Там еще могут оставаться жители. А если их выгнали из дому в эту ночь, то сейчас им, как никогда, потребуется наша помощь.
Тут со стороны дороги послышались крики. Солдаты в сторновской форме подгоняли разношерстную толпу полуодетых мужчин, женщин и детей. Среди них была молодая женщина в ночной рубашке с двумя младенцами на руках, а несколько малолетних босоногих детишек цеплялись за ее подол. Кроме того, в толпе метался что-то яростно выкрикивавший и кипевший гневом старик.
— Клянусь, что после сорока лет службы моему господину я не заслужил такого обращения!
Пожилая женщина с седыми волосами, очевидно его жена, пыталась его успокоить.
— Тише, тише, придет день, и все станет на свои места. Вот тогда ты можешь говорить…
— Но его светлость обещал мне…
И тут внимание Конна привлек другой человек в заплатанной ночной рубашке и ботинках на босу ногу, потрясающий кулаками и что-то резко выкрикивавший. Конн прислушался. Кто-то из его людей попытался выяснить у этого старика, что же все-таки произошло.
— Они пришли, когда мы спали, и выкинули нас под дождь, а дом подожгли. Я говорил им… я требовал, чтобы они прекратили… я приказывал им остановиться, говорил им, кто я такой, но они не слушали…
Лицо низкорослого старика было красным как помидор, так что Конн даже подумал, не хватил ли его удар.
— А кто ты, дедушка? — доброжелательно спросил один из людей Маркоса.
— Ардрин Сторн! — выкрикнул тот, багровея еще больше.
Один из сторновских солдат захохотал:
— Ну да, тогда я — Хранитель Башни Арилинн. Значит, сегодня мы будем соблюдать протокол, можешь звать меня «ваша светлость».
— Черт бы тебя побрал, — прокричал старик. — Говорю тебе, я — Ардрин, лорд Сторн, и просто остановился здесь на ночлег.
— Заткнись, старик, и не испытывай мое терпение! Неужели ты думаешь, что я не знаю в лицо моего господина? — ответил солдат.
Конн вгляделся в лицо старика. Не обладай он лараном, он в жизни не поверил бы его словам, но как телепат мог сказать наверняка: все, что тот сказал, — правда. Старик действительно был лордом Сторном. Какая ирония судьбы, что Сторна выкинули под дождь его собственные солдаты из того самого дома, где ему дали ночлег, и который сожгли на его глазах по его же приказу. Конн и не думал осуждать солдата за грубость. Кто бы мог поверить, что дряхлый старик в застиранной фланелевой ночной рубашке мог быть одним из самых могущественных людей отсюда до владений Алдаранов?
Подойдя к нему, Конн слегка поклонился и тихо произнес:
— Лорд Сторн, я вижу, наконец-то вы ощутили на себе результаты своих приказов! — Солдату же он бросил: — Старики все похожи друг на друга, если на них нет роскошной одежды и парика.
Солдат пригляделся.
— Зандру меня побери! — воскликнул он. — Мой господин, я не знал… я всего лишь исполнял ваш приказ выставить семью Джереда…
Сторн фыркал и, казалось, готов был взорваться.
— Мой приказ? — зловеще повторил он. — Разве в нем сказано, что выставлять семью Джереда из дома нужно посреди ночи, в такую бурю?
— Но, — неуверенно произнес солдат, — я думал, после этого нам не придется возиться с другими… Надо лишь показать пример…
— Ах, ты думал? — угрожающе спросил Сторн. Он указал на дрожащих, плачущих детей. — Глядя на них, я сомневаюсь, что ты вообще способен думать.
В разговор вступил Конн:
— Дело уже сделано. Сейчас главное — предоставить этим детишкам кров.
Сторн хотел было что-то сказать, но Конн повернулся к нему спиной и направился к женщине, у которой на руках были спеленутые младенцы.
Лорд Сторн жестко приказал солдату:
— В следующий раз слушай, когда тебе что-то говорят!
Солдат хотел что-то сказать, но при виде искаженного гневом лица Сторна молча отдал честь, коротко скомандовал своим людям, и они ушли. Тем временем Конн говорил с женщиной.
— Значит — близнецы, — произнес он. — Моей матери довелось пережить такое же и тоже по милости лорда Сторна, если я не ошибаюсь, когда мне с братом было всего лишь по году от роду. У тебя есть куда идти?
Стесняясь, она ответила:
— Моя сестра замужем за хорошим человеком, который работает на войлочных фабриках в Нескье, они с мужем могут хоть на какое-то время нас приютить.
— Хорошо. Тогда тебе надо туда добраться. Маркос… — Он подал знак пожилому человеку, — посади эту женщину с детьми на мою лошадь и дай им в сопровождение одного, нет — двух своих людей, чтобы они несли младшеньких. Приведите их в Хамерфел и поселите в доме кого-нибудь из наших арендаторов, а днем снарядите им телегу и проводите до Нескьи или — куда им надо. Один из наших мог бы отвезти их туда, а заодно — пригнать обратно телегу с ослом.
— Но как же вы без лошади, ваи дом?
— Ерунда. Делай, как я сказал. Пешком доберусь. У меня есть в запасе пара хороших ног, — ответил Конн, а затем опять обратился к женщине: — И что вы будете там делать?
— Мой муж — стригальщик овец, ваи дом, и все время на работе, а несколько недель назад нас выгнали из дома как раз перед тем, как малютки должны были появиться на свет…
Молодой мужчина грубой внешности, с растрепанными ярко-рыжими волосами и черными глазами встал рядом с женщиной и сказал Конну:
— Я всю жизнь работал, но теперь с четырьмя, нет — с шестью ртами, которых надо кормить, — как я пойду бродяжничать? И ведь всю жизнь я только и заботился о своем доме… а меня выгнали… но я не сделал ничего, чтобы так со мной поступать, ваи дом. Совершенно ничего. Хотел бы я спросить у старого Сторна, в чем моя вина, что я заслужил такое?
Конн кивнул головой в сторону и предложил:
— Вон он стоит. Спроси его.
Молодой человек нахмурился и потупил взор, но все же повернулся к лорду Сторну и произнес:
— За что, ваи дом? Что мы вам сделали, чтобы вот так выкидывать нас на улицу? Теперь уже дважды.
Сторн стоял, напряженно выпрямившись. Глядя на него, Конн решил, что тот изо всех сил пытается сохранить достоинство. Действительно, трудно выглядеть достойно, стоя посреди дороги в заплатанной рубашке, едва прикрывавшей дряблые старческие ягодицы. Кто-то дал ему попону, которую старик накинул на плечи, но все равно не мог унять дрожь.
— Эй, человек, как твое имя? Джеред не сказал мне, что ты женат на его старшей дочери.
Мужчина прикоснулся пальцами к пряди волос на лбу.
— Эвин, ваи дом.
— Тогда, Эвин, ты должен знать, что эта земля истощилась. Она не может больше родить зерно и не может прокормить молочный скот. Единственное, на что она еще пригодна, это разводить овец. Но овцам надо много места для пастбища. Раз ты работаешь стригальщиком, то для тебя в будущем найдется работа. Но мы должны покончить с мелким фермерством и объединить угодья. Неужели это не понятно? Здесь все ясно как на ладони. Только дурак будет пытаться содержать на этой бесплодной земле тридцать мелких хозяйств. Мне очень жаль вас, люди, но что я могу поделать? Если я буду голодать только потому, что никто из вас не сможет прокормиться, а тем более платить за аренду, то никому из вас это пользы не принесет.
— Но я не голодаю, я всегда, до последнего дня, сполна выплачивал ренту, — настаивал Эвин. — Я не живу земледелием, за что же меня выгонять?
Сторн опять покраснел, и было видно, что в нем вскипела злость.
— Да, тебе это может казаться несправедливостью, но мой управляющий сказал, что я не могу делать исключений. Если я позволю остаться хоть одному мелкому арендатору, независимо от того, насколько хороши его дела, а у тебя они, несомненно, идут хорошо, то все начнут говорить, что тебе дано особое право остаться. Некоторые из них не платили мне ренту по десять лет, а кое-кто даже пятнадцать и двадцать — еще до великой засухи. Я вовсе не тиран — я всем здесь прощал неуплату за год, но хорошего — понемногу. Когда-то должен был прийти конец. Мои земли больше непригодны для земледелия, и я не хочу оставлять на них арендаторов. От этого нет никаких доходов, а если я разорюсь, вам от этого лучше не станет.
