Он сначала очень сражался, он воевал (я могу это документально показать), но потом сдался.

Но сдался как?

При обязательном условии самого тщательного выполнения всех регламентных операций и так далее. И все последние 20 лет он выступал везде где можно (на Политбюро и так далее): – он требовал военной приёмки; – он требовал повышения качества оборудования и т д., и т д.

То есть он бился за то, что бы вероятность неприятности на станции, зная что колпака нет, была минимальной. Он за это бился.

Но, то что, всё таки, он (как бы Вам сказать?), ну, трупом не лёг, как говориться, поперёк всей этой философии, – вот, единственно, – вина его в этом.

Другой его вины нет. Потому, что во всех остальных случаях он боролся за совершено правильные вещи.

Хотя, бороться было трудно, потому что группа специалистов (которые, знаете, там: – ура! – давай, давай!), знаете, они настолько были сильны, что вот СИДОРЕНКО Виктор Алексеевич, будучи директором Отделения ядерных реакторов в нашем Институте, автором этой докторской диссертации и этой книги, – его выперли из Института. Он должен был уйти из Института. Потому что, его собственные коллеги не понимали.

Почему не понимали собственные коллеги его?

А потому что:

– коллеги его премии получали от Министерства;

– потому что Институт находился в составе Минсредмаша.

Понимаете?

– и поэтому (они видят, что директор /а директор – он член-корреспондент Академии наук/, а у них зарплата хреновая. Ему, там, не дадут премию в 100 рублей – он переживёт, а я получаю всего 180 и для меня 100 рублей премии, – это важно), если я где ни будь «дзыркну», на счет этих колпаков, – шиш я тогда получу, а не премию;

– не то выскажу – меня не опубликуют, диссертацию не защищу.

И поэтому собственные подчиненные, воспитанные годами в этом Министерстве, вот такой идеологией, – они собственного начальника выперли. Ну выперли как? Ну, не выперли, а создали невыносимые условия для работы.

Хотя вот он, вместе с Анатолием Петровичем бился за качество, раз колпаки не удалось пробить. И он там делал очень многое для того что бы появился Госатомэнергонадзор, куда он и перешел работать в конце-концов, в организацию, которая хоть контролировала состав оборудования, которое туда идет.

Вот такая обстановка была.

Поэтому Чернобыль (видите, почему я так издалека начал?), он отразил, что в Советском Союзе и до сегодняшнего дня, пережив Чернобыль, вот эту философию (которая такая примитивная, такая простая, три компонента которой я Вам назвал) ни одна собака не понимает до сих пор, даже в атомной промышленности. И она не перенесена в химическую промышленность, где у нас может быть в любую минуту Бхопал (понимаете?) по этой самой причине – неправильной философии.

Нет ни одной организации в Академии наук Советского Союза или в национальных Академиях, которые занимались бы разработкой этой философии.

Нет умения пользоваться теорией риска и надежности аппаратуры, что бы оценить возможные последствия каких-то событий и заранее к ним подготовиться (понимаете?)

То есть Чернобыль, как вот Николай Иванович РЫЖКОВ на Политбюро 14 июля, когда обсуждался вопрос, он сказал так: «У меня впечатление, что страна медленно и упорно, развивая свою атомную энергетику, шла к Чернобылю». Он сказал совершено правильно – мы шли к Чернобылю.

Только он должен был, по моим оценка, произойти не в Чернобыле, а на Кольской станции и на несколько лет раньше, когда там обнаружили, что в главном трубопроводе, по которому подается теплоноситель, сварщик, что бы получить премию и сделать быстрее, вместо того, что бы заварить задвижку, на самом ответственном месте, он просто в канал заложил электроды и слегка их сверху заварил.

Это чудом просто обнаружили и вот эта, самая мощная авария, – мы бы просто потеряли полностью Кольский полуостров. И это могло быть несколько лет назад. И просто чудом, как говорится, этого не произошло. И безколпачная станция – всё бы там было загрязнено и чудо природы – наш Кольский полуостров – был бы изничтожен.

Вот я это всё хотел Вам рассказать, что бы Вы поняли, что истоки Чернобыльской трагедии в неправильной философии, которая началась с того, что 10 лет упустили, потом стали нагонять, нагонять быстрее, быстрее, предложили этот вариант.

Потом перенос. Неоправданный перенос опыта военной промышленности в народное хозяйство.

Это совершенно неоправданный перенос, потому что, в военной промышленности:

– с ограниченным количеством объектов;

– со строгой военной приёмкой, причём неоднократной;

– военная приёмка у изготовителя;

– военная приёмка при эксплуатации;

– многократные экзамены;

– переподготовки персонала и так далее, и так далее…

И, когда Вы вдруг, с таким же объектом, выходите в народное хозяйство, где ничего похожего нет:

– нет никаких тренажеров;

– нет никакой системы обучения;

– вообще, просто нет системы обучения, не говоря уже о системе обучения аварийным ситуациям (понимаете?).

Поэтому создавалась обстановка полной готовности к такого рода авариям.

И что я хочу Вам сказать сегодня.

Но это еще пока не для публикации, потому что и Вам и мне голову оторвут, но мне, в первую очередь, а Вам во вторую очередь, что ничего не изменилось на сегодняшний день…

(Разборчиво, слова Адамовича А.): «Это мне АДАМОВ говорил уже это и ВЕЛИХОВ мне говорил, собственно всё продолжается по инерции. Я им то же говорил, но и как это можно иметь доступ к ГОРБАЧЁВУ – туда-сюда и вот. Они мне рассказывали о своей полной беспомощности».

Беспомощность опять связана с тем (наша всеобщая) и заключается в том, что пока есть монополия какого-то ведомства конкретного на систему, так это и будет продолжаться.

Вот, скажем, по этому Политбюро правильно приняло решение о создании, в системе Академии наук, соответствующей организации, ядерной, потому что нет альтернативы, нет конкуренции, но не очень-то торопятся, тот же самый ВЕЛИХОВ, например. Он то же, зная об это, не очень торопится создать мощную и правильную альтернативную организацию.

(вопрос неразборчив: «А какая система держит в руках, кроме Академии всё это?)

Минсредмаш. У него всё есть, у него все конструктора, всё у него в руках осталось, а Минатомэнерго только число эксплуатационное ведомство оно занимается только эксплуатацией, больше ничем.

Те, кто разрабатывал оборудование – Минэнергомаш.

Ситуация ухудшилась, потому что раньше был Минэнергомаш, который делал только атомное оборудование, теперь его объединили с Минмашем, вообще, и это атомное оборудование для него оказалось одним из пунктов в ассортименте выпускаемой продукции.

Поэтому ситуация только ухудшилась.

Вероятность Чернобыля сейчас возросла.

Вот я пишу сейчас записку Николаю Иивановичу РЫЖКОВУ, очередную записку, где то же самое: "… вероятность возрастает с каждым днём потому что…» опять, вот те безколпачные аппараты…

(слова Адамовича А.: «Которые есть».)

Которые есть. И люди понимают, что они опасны.

Но что они делают? Они пытаются повысить надежность реактора так, что бы не было аварии.

А что значит повысить надежность реактора? Это значит: натолкать на него новых и новых устройств, каких-то дополнительных средств диагностики и так далее, и так далее.

Причём, это в разных аппаратах делается в разное время.

А миграция персонала довольно высокая, поэтому: на одном аппарате – ввели изменения в регламент, на другом – не ввели, на этом – сделали, на том – не сделали.

Представляете?

Старый начальник смены переехал с одного объекта на другой, думая что тут вот так же как у него. Понимаете? Поэтому вероятность сейчас, из-за того, что вроде бы люди и доброе дело делают – повышают надежности аппаратов, но на самом-то деле, из-за непонимания этой всей философии – они, на самом деле – ухудшают положение установки.