- Вот он, Цезарь!

- Если это тело Цезаря, то отчего не бросят его на живодерню?

Хохотали, указывали пальцами. К счастью своему, Робеспьер ничего не слышал.

Председатель Конвента обратился к депутатам:

- Подлец Робеспьер здесь. Не желаете ли его видеть?

- Нет! - воскликнул под аплодисменты Тюрио. - Труп тирана может быть зачумленным!..

Его принесли в одну из комнат Комитета общественной безопасности.

Положили на стол, против света, а под голову подоткнули деревянный ящик.

Он лежит, вытянувшись во весь рост. Его светлое платье изодрано и покрыто кровью, чулки спустились с ног. Он не шевелится, но часто дышит.

Время от времени рука бессознательно тянется к затылку, мускулы лица сокращаются, дергаются окровавленные губы. Но ни единого стона не вырывается из этих истерзанных уст.

Входят новые мучители, чтобы взглянуть на "тирана". Лица сверкают жестокой радостью.

- Ваше величество, вы страдаете?

Он открывает глаза и смотрит на говорящих.

- Ты что, онемел?

Он только пристально смотрит на них.

Вводят Сен-Жюста и Пейяна. Они проходят вглубь и садятся у окна. Кто-то кричит любопытным, окружившим Робеспьера:

- Отойдите в сторону! Пусть они посмотрят, как их король спит на столе, словно простой смертный.

Сен-Жюст поднимает голову. Лицо его искажает душевная мука. Он встречается со взглядом Робеспьера. Робеспьер отводит глаза. Сен-Жюст следит за ним. Неподкупный смотрит на текст конституции, висящий на стене. Сен-Жюст смотрит туда же.

- А ведь это наше дело... - шепчут его бескровные губы. - И революционное правительство тоже...

Шесть часов утра. Дождь кончился. В комнату входит Эли Лакост. Он приказывает отвести арестованных в Консьержери. Затем обращается к хирургу:

- Хорошенько перевяжите рану Робеспьера, чтобы его можно было подвергнуть наказанию.

Когда хирург перебинтовывал Максимилиану лоб, один из присутствующих сказал:

- Смотрите! Его величеству надевают корону!

Робеспьер задумчиво посмотрел на оскорбителя.

Единственные слова, которые он произнес, многим показались странными. Когда один из любопытных, видя, что он никак не может нагнуться, чтобы подтянуть чулки, помог ему, Робеспьер тихо сказал:

- Благодарю вас, сударь.

Решили, что он сходит с ума: уже давно не обращались на "вы" и не употребляли слова "сударь", напоминавшего о времени королей.

Нет, Неподкупный был в здравом уме и ясно выразил то, что думал. Этими словами он хотел сказать, что революции и республики больше не существует, что жизнь вернулась к старому порядку и все завоевания прошлых лет безвозвратно погибли.

Их казнили без суда, в шесть часов вечера. Вместе с Робеспьером встретили смерть двадцать два его соратника. На следующий день гильотина получила еще семьдесят жертв - членов Коммуны.

Драма термидора закончилась. Начиналась кровавая вакханалия термидорианской буржуазии.

ВЕЛИЧИЕ И ТРАГЕДИЯ ТРИУМВИРОВ

(Вместо эпилога)

Начиналась кровавая вакханалия термидорианской буржуазии.

Когда-то враги Робеспьера обещали открыть тюрьмы и прекратить террор. Но тюрьмы открылись лишь для того, чтобы освободить врагов народа, а жесточайший террор обрушился на головы его друзей. Каждый день гильотина продолжала получать очередные жертвы. Банды "золотой" молодежи повсюду творили кровавую расправу над патриотами. "Обновленный" Конвент ликвидировал все завоевания народа. Уничтожили революционное правительство. Разгромили Якобинский клуб. Отменили максимум.

Острый недостаток продовольствия, дороговизна и нищета, с которыми в свое время судорожно боролись якобинцы, снова проникли в рабочие предместья. В то время как буржуазный Париж утопал в роскоши, а в особняках Барраса и Терезы Тальен - "королевы термидора" - пышные балы сменялись кутежами и оргиями, семьи бедняков умирали с голоду.

Все чаще народ вспоминал якобинскую диктатуру.

"Только и слышно, что сожаления о временах Робеспьера, - доносили своим хозяевам полицейские ищейки. - Говорят об изобилии, царившем при нем, и о нищете при нынешнем правительстве".

"Хлеба и конституции 1793 года!" - кричали повстанцы, дважды пытавшиеся ближайшей весной с оружием в руках вернуть утраченное.

Но победить им не удалось. Разгромив и разоружив народ, реакционная буржуазия сбросила последнюю маскировку.

Теперь вожаков левых, прежних союзников термидорианцев, предавали смерти или отправляли на "сухую гильотину" - в вечную ссылку в Гвиану.

Так со смертью Робеспьера закончилась восходящая линия Великой революции. Гибель Неподкупного означала гибель дела, за которое боролся якобинский триумвират.

В чем коренились причины их неудачи?

Прежде всего в том, что, будучи буржуазными революционерами и попав в водоворот демократического движения, они не сумели преодолеть возникших противоречий и вывести революцию на верный путь.

Ученики просветителей, буржуазных идеологов XVIII века, триумвиры боролись со старым порядком, но при этом не шли, да и не могли идти дальше мелкобуржуазного политического уравнительства Руссо, боясь "анархии" и социальных "крайностей".

В этом смысле особенно характерна фигура Дантона.

Вельможа санкюлотов наиболее полно представлял и воплощал ту часть революционной буржуазии, которая обогатилась в ходе кровавой борьбы с прошлым и мечтала стать хозяином будущего. Подобно ей, находившейся на подъеме, рвавшейся в битву с ненавистными привилегиями аристократии, он был революционером и патриотом; подобно ей, боявшейся народных масс и готовой к любому компромиссу ради их обуздания, он постоянно лавировал и искал опору то слева, то справа. Пока революция низвергала феодализм и абсолютизм, в дни смертельной угрозы национальной независимости рождающейся республики, Дантон при всех своих колебаниях шел в авангарде борьбы. Именно в это время он проявил недюжинный талант вождя, отмеченный К. Марксом и В. И. Лениным. Но когда революция устремилась дальше, против неограниченной собственности и, следовательно, против интересов буржуазии, Дантон попытался остановить революцию и повис на ней мертвым грузом. В этом была его двойственность, присущая всей социальной группе, к которой он принадлежал.

Подобная же двойственность, хотя и более усложненного порядка, оказалась присуща Марату и Робеспьеру.

Друг народа, самый пламенный из триумвиров, был крайне далек от демагогических приемов Дантона. Он бился за интересы санкюлотов без страха и упрека, бился, не зная отдыха и не щадя собственной жизни.

Указывая народу магистральное направление борьбы, он в отдельных случаях доходил до поразительного прозрения. "Мысль о равенстве прав, писал он в одной из своих статей еще на первом этапе революции, - влечет за собой и мысль о равенстве в пользовании жизненными благами... И кто знает, долго ли пожелает француз ограничиться тем кругом идей, за пределы которого ему давно следовало бы выйти?.."

Что это, если не сочувствие идее социального равенства?

И все же Марат, как и Робеспьер, в целом оставался руссоистом, считавшим, что для счастья людей необходимо только политическое равенство - основа народного суверенитета.

Именно поэтому он не поддерживал выступлений бедноты в период кризиса начала 1793 года; поэтому же накануне своей трагической гибели он резко осудил "бешеных", обвиняя их в авантюризме и превращая Ру и Варле чуть ли не во врагов революции.

Робеспьер, при всех своих разногласиях с Маратом, в этом вопросе целиком солидаризировался с ним.

В отличие от других триумвиров, Неподкупный полностью прошел путь революции, и позиция его несколько раз менялась по ходу событий, особенно в период якобинской диктатуры. Впрочем, противоречивость эта была во многом кажущейся.

Великая буржуазная революция, разбудившая широкие народные массы, этап за этапом победно двигалась вперед. По мере того как она удовлетворяла те или иные социальные слои, последние соответственно стремились ее остановить. До поры до времени это оказывалось невозможным, ибо поток революции был сильнее, чем все преграды, стоявшие на его пути, массы активно добивались удовлетворения своих нужд, а в авангарде масс стояли решительные защитники дела революции, якобинцы во главе с Робеспьером, Маратом, Сен-Жюстом, Шометом.