Победа у якобинцев мало ободрила Неподкупного. Он понимал, что схватка в Конвенте проиграна, а это могло означать начало конца. В восстание, призыв к которому у него вырвался помимо воли, он серьезно не верил. Да и смог ли бы он руководить восстанием? Нет, его место не на улице, а на ораторской трибуне. У триумвиров уже готов генеральный план действий. Завтра в Конвенте Сен-Жюст произнесет блестящую речь, в которой разовьет тезисы Робеспьера и назовет имена заговорщиков. Их будет не так-то уж много. А после этого Сен-Жюст и Неподкупный протянут большинству пальмовую ветвь мира. Они пойдут на дальнейшее смягчение максимума и на постепенное сворачивание террора. И от этого предложения вряд ли откажутся благоразумные лидеры "болота".

Расстроенный, но не обескураженный, чувствуя безумную усталость, Робеспьер отправился спать. Он рассчитывал продолжить начатую кампанию завтра, в то время как этого завтра уже не было.

Душная июльская ночь спустилась на столицу. Фуше, Тальен и другие вожди заговора мрачно слонялись в кулуарах Конвента. Недоумевая, почему Неподкупный не назвал имен, заговорщики понимали, что нужно застраховать себя немедленно, вырвав у триумвиров всякую возможность ликвидировать свой промах. И вот под покровом ночи происходят тайные свидания. Заговорщики умоляют лидеров "болота" отступиться от Робеспьера. Те колеблются. Отступиться от Робеспьера? Но ради кого? Ради крайних террористов! Ради изувера Фуше, который расстреливал лионцев картечью, или Тальена, проливавшего потоками кровь на юге! Нет, господа, уж лучше Робеспьер, чем Фуше!..

Две попытки договориться не приводят ни к чему. Тогда конспираторы соглашаются принять на себя такие обязательства, которые должны полностью удовлетворить и успокоить "болото". Они клятвенно обещают отказаться от политики революционного правительства. Порукой им служит то, что в заговоре участвуют дантонисты, ярые враги террора. И лидеры "болота" соглашаются. Они понимают, что новый союз избавит их и от страха перед гильотиной и от республики. Покончив с главным, договариваются о деталях.

Сеть против Робеспьера в Конвенте сплетена.

В эту ночь не спали в Комитете общественного спасения. Задолго до закрытия Якобинского клуба сюда явился Сен-Жюст и приступил к работе над своей завтрашней речью. Около полуночи пришел от якобинцев Колло, взбешенный, в изодранном платье. Окинув его саркастическим взглядом, Сен-Жюст спросил:

- Что нового в клубе?

Зарычав от ярости, Колло набросился на своего коллегу. Их с трудом разняли.

- Вы негодяи! - орал Колло. - Вы хотите привести родину к гибели, но свобода переживет ваши гнусные козни!

Его поддержал Барер:

- Вы хотите разделить остатки родины между калекой, ребенком и чудовищем. Я лично не допустил бы вас управлять и птичником.

Сен-Жюст невозмутимо продолжал работу. Колло воскликнул с вызовом:

- Я уверен, что твои карманы наполнены доносами!

Выложив молча на стол содержимое карманов, Сен-Жюст продолжал писать. Тогда враги стали требовать, чтобы он изложил содержание речи. Юный трибун ответил, что не собирается делать тайны из своих убеждений. Да, он обвиняет кое-кого из коллег. Но он прочтет готовую речь в комитете, и тогда можно будет говорить по существу.

В пять утра Сен-Жюст собрал исписанные листы и покинул комитет. Почти одновременно въехал на кресле Кутон. Споры и пререкания, затихнувшие было на минуту, возобновились с новой силой.

Наступил день, роковой день 9 термидора (27 июля) 1794 года. Члены комитета, давно уже прекратившие спорить, размякшие от бессонной ночи, поджидали возвращения Сен-Жюста. Вдруг служитель широко распахнул дверь и объявил:

- Граждане! Сен-Жюст на трибуне!

Все вскочили. Железный человек перехитрил их: вместо того чтобы прочесть эту таинственную речь в комитете, он прямо вынес ее в Конвент! Но это не спасет его...

Через несколько секунд помещение комитета опустело. Только кресло Кутона одиноко катилось вдоль анфилады комнат.

Сен-Жюст, холодный и спокойный, стоя на трибуне, ждал сигнала. Едва прозвучал председательский колокольчик, объявляя об открытии заседания, он начал свою речь.

Он говорит, но чувствует, что слова его не достигают цели. В зале лихорадочное напряжение, будто все чего-то ждут, но это "что-то" отнюдь не его речь. И вдруг...

Вдруг оратора прерывают. Тальен быстро взбегает на трибуну и кричит:

- Я требую слова к порядку заседания!.. Вчера один из членов правительства произнес здесь речь от своего имени; теперь другой поступает точно так же. Я требую, чтобы завеса наконец была сорвана!..

Отовсюду раздаются аплодисменты и поощрительные возгласы. Сен-Жюст понимает, что сопротивление бесполезно, и, скрестив руки на груди, с холодной улыбкой смотрит на беснующийся зал. На помощь Тальену спешит Билло. Он выкрикивает что-то невнятное, но, едва он произносит слово "тиран", весь Конвент хором подхватывает:

- Смерть тиранам!

Робеспьер, не выдержав, бросается к трибуне. Но на трибуне снова Тальен. Он потрясает обнаженным кинжалом и орет, что готов поразить нового Кромвеля. Где уж тут пробиться! Неподкупный пытается растолкать врагов, но их слишком много; он судорожно цепляется за перила, но его стаскивают вниз. Подняв кверху невидящие глаза, он хрипит:

- В последний раз, председатель разбойников, дай мне говорить или убей меня!..

Кругом хохот и насмешливые аплодисменты. Максимилиан понимает, что Гора и "болото" едины в своей ненависти к нему. Негодяи успели сговориться!..

В ярости отчаяния он пытается перекричать всех и срывает голос. Его начинает душить кашель. Схватившись обеими руками за грудь, он дергается, как в припадке.

- Тебя душит кровь Дантона! - злобно восклицает Лежандр.

Наконец происходит то, чего давно уже ожидают все. Тальен подает знак. Какой-то никому не известный депутат поднимается с места и заявляет:

- Я предлагаю издать декрет об аресте Робеспьера.

Наступает жуткая тишина. Проходит минута, другая. Затем раздаются выкрики с разных концов зала:

- Кутона!

- Сен-Жюста!

Конвент декретирует арест Робеспьера, его брата, Сен-Жюста, Кутона и Леба. Депутаты встают и хором скандируют:

- Да здравствует республика!

- Республика... - шепчет Максимилиан. - Республика погибла. Наступает царство разбойников...

Оставалось выполнить декрет об аресте. Но приставы Конвента были смущены и не решились действовать. Арестовать Неподкупного! Это казалось невероятным. Пришлось вызывать жандармов. Едва вывели арестованных, Колло поздравил Собрание с победой. Все было кончено.

Впрочем, все ли? Ведь еще не сказал своего слова Париж!

Хотел того Робеспьер или нет, но судьба его должна была решаться на улице.

В пять часов вечера должностные лица Коммуны, догадываясь о положении дел, по собственному почину призвали народ к восстанию. Были закрыты заставы, ударил набат, секциям было предписано прислать своих канониров вместе с пушками к зданию ратуши. Через час под председательством мэра Леско собрался Главный совет Коммуны. Было составлено воззвание, начинавшееся словами: "Граждане, отечество в большей опасности, чем когда бы то ни было". В качестве злодеев, предписывающих Конвенту законы, назывались Амар, Колло, Барер и другие. "Народ, поднимайся! - заключало воззвание. - Не отдадим достигнутые победы и низвергнем в могилу изменников!" Совет постановил считать приказы комитетов недействительными. Всем установленным властям было предписано явиться и дать присягу. Тюремным привратникам были разосланы приказы никого не принимать и не выпускать на свободу без особого распоряжения ратуши. Канониры собирались на Гревской площади и расставляли свои орудия.

Но Коммуна не использовала кратковременной растерянности Конвента, обеспечившей благоприятный момент для попытки захвата верховной власти. Это была одна из самых тяжелых ошибок, совершенных вождями повстанцев вечером и ночью 9 термидора.