Они пытаются предотвратить решение. В ответ на властные требования Дантона из их рядов, как в дни суда над Людовиком XVI, раздается громкий вопль:

- Ты действуешь, как король!..

- А ты рассуждаешь, как трус! - парирует Дантон.

Он добивается своего: Конвент утверждает декрет о создании Чрезвычайного* трибунала.

_______________

* Позднее он будет назван Революционным трибуналом.

Так благодаря инициативе и смелости самого умеренного из триумвиров экономический и социальный кризис конца зимы - начала весны 1793 года перерос в кризис революционный.

Правда, народное движение 8 - 10 марта все же не превратилось в восстание. Но вспышка начала марта стала прелюдией к последнему этапу борьбы между Горой и Жирондой. И линия, проведенная Дантоном в Конвенте, в какой-то мере определила как направление, так и исход этого финального этапа.

7. ДЕСПОТИЗМ СВОБОДЫ

- Измена Дюмурье!..

- Военный министр и народные представители выданы врагу!..

- Предатель бежал к австрийцам!..

Продавцы газет надрывно рекламировали свой товар. Впрочем, сегодня в рекламе нужды не было: газеты покупались нарасхват. Парижан интересовали подробности дела, суть которого всем была известна.

29 марта, когда стало ясно, что генерал не желает выполнять директив Конвента и ведет какую-то грязную игру, правительство отправило в ставку четырех комиссаров во главе с военным министром Бернонвилем. Они должны были отрешить Дюмурье от командования и арестовать его. Но арестованными оказались министр и комиссары: Дюмурье выдал их неприятелю.

После этого он попытался увлечь армию на Париж. Но армия не подчинилась предателю. От пуль собственных солдат Дюмурье укрылся в австрийском лагере. Вместе с ним бежали за границу сын Филиппа Орлеанского* и несколько офицеров-роялистов.

_______________

* Будущий король Франции Луи-Филипп (1830 - 1848).

Измена Дюмурье...

Кто из депутатов Конвента и членов Якобинского клуба не помнил этого невысокого смуглого человека, обладавшего мягким взором, вкрадчивой речью и галантными манерами?

У Дюмурье были заслуги в прошлом. Осенью 1792 года, руководя войсками северного фронта, он способствовал первым победам французского оружия над союзниками.

Именно тогда-то генерала заласкали и захвалили. Жиронда была от него без ума, считая способного военачальника не только спасителем Франции, но и послушным орудием, которое можно использовать в борьбе с политическими врагами. Жорж Дантон, со времени своего министерства находившийся в довольно тесных отношениях с генералом, также симпатизировал ему, видя в нем единомышленника и союзника.

Всеобщий фимиам вскружил голову Дюмурье. Он погрузился в интриги, меньше всего думая о новых победах и успешном для Франции окончании войны.

Отсюда и начинался его путь к измене.

Во второй половине марта, после страшного поражения при Неервиндене, французы оставили Голландию, Бельгию и весь левый берег Рейна. Но это мало заботило честолюбивого генерала. Он вел себя все наглее. Он действовал вразрез с решениями Конвента, закрывал местные филиалы Якобинского клуба и во всем проявлял чисто диктаторские замашки. Когда комиссары Исполнительного совета попытались его образумить, он отправил в Конвент дерзкое письмо...

Первым усомнился в патриотизме генерала и в его моральных качествах провидец Марат. Причем произошло это еще за год до измены Дюмурье, когда тот был в зените славы.

Робеспьер также давно подозревал Дюмурье. Теперь Неподкупный потребовал издания обвинительного декрета против предателя.

Этой мере воспротивился Дантон. Он не верил в измену своего старого приятеля. Заявив, что Дюмурье пользуется доверием солдат и что его отставка может стать гибельной для фронта, Дантон предложил снова отправиться в Бельгию для переговоров с генералом.

- Я его излечу или свяжу по рукам и ногам! - бодро заявил Жорж перед отъездом.

Тщетные надежды! В течение целой ночи Дантон и его коллега Делакруа старались "образумить" Дюмурье. Но Дюмурье уже принял решение и, в свою очередь, "образумливал" комиссаров, всячески пытаясь вовлечь их в свой заговор.

Только теперь понял Дантон всю глубину своего просчета.

26 марта он вернулся в столицу и на следующий день произнес в Конвенте одну из тех блестящих речей, которые надолго остаются в памяти. О чем же говорил он? Об измене Дюмурье? О мерах, которые следовало принять против мятежного генерала? Ничего похожего. Жорж Дантон выяснял очередные задачи революции. Он предупреждал своих коллег, что сейчас главное - быть беспощадными к внутренним врагам и чутко прислушиваться к требованиям народа.

- Помните, - заклинал оратор, - что революция может быть совершена только самим народом. Он - орудие революции, а вы призваны руководить этим орудием... Революция разжигает все страсти. Великий народ в революции подобен металлу, кипящему в горниле. Статуя свободы еще не отлита, металл еще только плавится. Если вы не умеете обращаться с плавильной печью, вы все погибнете в пламени!

Создавая этот необыкновенно яркий образ, талантливый импровизатор сам доводит Конвент до точки кипения. Среди бурных аплодисментов он снова требует вооружения народа за счет богачей, снова призывает к выполнению революционного долга. Только после этого - ибо скрыть горький факт все равно уже невозможно - трибун вдруг вспоминает о Дюмурье. Правда, он даже не хочет назвать его имени. Как бы вскользь он упоминает о "генерале, который пользовался большой популярностью, а потом пришел к печальному концу", будучи "восстановленным против народа". Кто же, однако, его восстановил? И против какого народа?

Вот тут-то Дантон и выкладывает заранее заготовленный козырь.

Он доверительно сообщает Конвенту:

- Я процитирую вам один факт, о котором прошу немедленно забыть. Ролан писал Дюмурье, который показывал это письмо мне и Делакруа: "Вы должны соединиться с нами, чтобы уничтожить эту парижскую партию, особенно Дантона". Судите сами, граждане, каким примером мог служить и какое ужасное влияние мог оказывать человек, высказывающий такие мысли, причем человек этот стоял во главе республики! Но оставим все это и опустим завесу над прошлым...

Конечно, о завесе - ради красного словца. И в точности приведенной цитаты можно сильно сомневаться. Но каков ход! Открестившись, наконец, от предателя-генерала, Жорж взваливал и вину за это предательство и все его последствия целиком на плечи Жиронды!

Слишком поздно. На этот раз Жиронда его опередила.

По Парижу распространился слух: "Дантон арестован. Связанный со злодеем Дюмурье, он вскоре предстанет перед Чрезвычайным трибуналом".

Это была ложь. Слух пустили жирондисты. Но правда состояла в том, что Дантона действительно призвали к ответу. Комиссия общественного спасения требовала, чтобы он объяснил свои действия в Бельгии. Конвент требовал, чтобы он представил отчет о своих денежных тратах со времени своего министерства. Якобинцы требовали, чтобы он оправдался от обвинений в связях с предателем. Его имя склонялось повсюду: в политических салонах, в народных обществах, в кулуарах Конвента.

Да, Жиронда опередила Дантона. "Государственные люди", давшие генеральские эполеты Дюмурье и потрясенные его изменой, теперь торопились взвалить вину на своего конкурента.

- Он дружил с генералом! Он сидел с ним в одной ложе в театре! Он участвовал в его оргиях! Он защищал его дольше всех!

Жорж изворачивался, словно угорь. Наконец он не выдержал.

- Требуют моей головы! - исступленно кричал он в Конвенте 30 марта. Вот она!..

Но голова на этот раз осталась у него на плечах, сколь ни желали ее жирондисты. Накануне 1 апреля, дня, когда "государственные люди" наметили окончательно раздавить Дантона, он вдруг установил контакт с Маратом, тем самым Маратом, от которого до сих пор так упорно открещивался. Жорж пообещал Другу народа "сорвать маску с Жиронды".

Это коренным образом меняло положение. За Маратом были Гора и якобинцы. За якобинцами стоял французский народ. А народ был силой, против которой изощренные в интригах друзья госпожи Ролан оказались бессильными что-либо предпринять.