Н. С. Лесков
Страна изгнания
Под этим заглавием недавно поступила в продажу книжка, составленная из путевых очерков и заметок одного из известных ученых русских офицеров, Сергея Ивановича Турбина. Почтенный автор этих очерков на своем веку изъездил Россию во всех направлениях и имеет с нею хорошее знакомство, а также талант рассказывать виденное правдиво, образно и беспристрастно. Поэтому все появлявшиеся до сих пор заметки полковника Турбина всегда бывали очень интересны; ныне же вышедшая его книжка еще более полна этого интереса, так как в ней собраны очерки и картины краев отдаленных и малоизвестных. Это картины "страны изгнания", то есть Сибири.
О Сибири писано немало, хотя и не особенно много; но то, что написано о ней полковником Турбиным, так непосредственно и своеобычно характеризует этот далекий край, что книжечка его никак не может быть лишнею для того, кто желал бы познакомиться с бытовою жизнью в "стране изгнания". Рекомендуя с этой стороны упомянутую книжку, мы, конечно, не затруднились бы указать на обилие хороших замечаний автора об устройстве сибирского хозяйства и проч., но всех этих заметок не перечислишь, да и в одном беглом перечне их нет никакой пользы. Для того чтобы ознакомить читателя с интересной и необыкновенно легко читаемой книжкой г. Турбина, гораздо лучше привести из нее небольшие, но очень живые сцены, яркие картинки, которые могут служить образцом мастерства автора рассказывать с задушевною безыскусственностью и простотою. Не затрудняясь особенно тщательным выбором, берем три встречи полковника Турбина: 1) с каторжным бродягою, 2) с ссыльным поляком и 3) с добровольными переселенцами.
Встреча с каторжным бродягой произошла в селе Завододуховском, где полковник переменял лошадей и сварил себе раков и ел их. Вот как он рассказывает об этой встрече:
"Бряцанье цепи прервало мое гастрономическое наслаждение.
- Хозяин, что это такое?
- А надо быть, бродягу ведут.
Я выглянул в окно. Перед домом стоял рослый детина, с окладистою светло-русою бородой, в ножных кандалах, одетый в плохой побуревший армяк и стоптанные бродни, и при нем, в виде конвойного, дряхлый старичок десятский с палочкою.
- Подайте Христа ради! - проговорил бродяга.
Хозяин подал большой кусок пшеничного хлеба.
- Здравствуй, братец! - сказал я.
- Здравия желаю, ваше высокоблагородие.
- Ты какой губернии?
- Херсонской.
- Отчего же так чисто говоришь по-русски?
- Да я только родился в Херсонской губернии, а у меня отец и мать были русские.
- Ты, верно, из солдат?
- Точно так, ваше высокоблагородие.
- Где служил?
- В N кирасирском полку, ваше высокоблагородие.
- Имени не скрываешь?
- Никак нет, ваше высокоблагородие: Семен Васильев Скляров.
- За что же ты попал сюда?
- Долго рассказывать, ваше высокоблагородие.
Вот рассказ Семена Склярова, с которым мне еще раз пришлось встретиться:
- Служил я, ваше высокоблагородие, как уже докладывал, в N полку. Характер у меня, то есть, самый неподходящий: не уважил я раз вахмистру тот ротмистру; расправа в то время была известно какая; я заартачился, до грубости дошел большой; ну, под суд отдали; прошел полторы тысячи и попал в арестантскую роту.
- А потом?
- Потом, ваше высокоблагородие, не мог потрафить в арестантской роте.
- И что же?
- Да ничего. Попал под суд, прогнали скрозь строй, лишен солдатского звания и сослан в каторжную работу в Александровский винокуренный завод; оттуда бежал, пойман, наказан плетьми, с постановлением литеры Б. ниже локтя, с назначением в Петровский железный завод, откуда бежал вторично и добровольно явился в Омутинской волости.
- И не добровольно, а поймали, - вмешался десятский.
- Почтенный старичок, где же поймали? Как бы я хотел уйти, нечто ты укараулишь? Смотри.
Скляров тряхнул ногою, и деревенские кандалы слетели.
- Ты это видишь? То-то же!
- Куда же ты пробирался?
- Да куда глаза глядят. Мы, бродяги, все больше так ходим. А что, ваше высокоблагородие, об манифесте ничего не слышно?
- О каком манифесте?
- Да вот памятник в Новгороде открывают, так по этому случаю?
Слухи и толки о манифесте по случаю открытия новгородского памятника в Сибири были повсеместны, и бродяги сильно на него рассчитывали.
- Что же теперь с тобою будет?
- Да ничего. Накажут плетьми, поставят слово како (с. к., то есть ссыльно-каторжный) на руке и на лопатке и пошлют в нерчинское ведомство. Вы, ваше высокоблагородие, куда изволите ехать?
- В Иркутск.
- Бывал-с, город хороший.
- Послушай, Скляров, ты правду мне говорил?
- А на что же мне лгать? Приедете в Иркутск, можно справиться в экспедиции о ссыльных по статейному списку.
- А из нерчинского ведомства уйдешь, или оттуда трудно?
- Это, ваше высокоблагородие, глядя по делу. Труда большого нет. Оттуда всего больше бегают. Года вот мои проходят - вот что-с! Мне ведь без года пятьдесят, ваше высокоблагородие.
На вид ему было не больше сорока.
- Надо полагать, ваше высокоблагородие, в Сибири недавно?
- Отчего ты так думаешь?
- Да нашим братом антиресуетесь. Поживите, присмотритесь; тут нас много.
- По дороге буду встречать?
- Никак нет-с. Наши тут все сторонами пробираются, маршлут свой имеют. До самой Бирюсы, то есть до иркутской границы, по большой дороге не ходим. Ну, а там если б ехали весною, то как бараны идут. Теперь, к осени, становится меньше, а все будут попадаться. Только теперь настоящих старых бродяг мало; в тех местах по осени идут больше перваки. Настоящие мастера проходят раннею весною.
- Ты же из каких?
- Да я что, всего по второму. А есть молодцы: кругом шестнадцать, или кругом Иван Иваныч, значит весь в клеймах. По десятому и больше. Раза по два на приковку к тачке осужден.
Скляров видимо одушевился.
- Ну, а встретишься с этаким, ничего?
- Я, ваше высокоблагородие, докладывал - бараны, бараны и есть. Мухи не обидят, не то что человека. Христа ради попросят: дали - спаси господь; нет - на здоровье.
- Ну, кое-когда и забижают, - заметил хозяин.
- С голоду разве, да и то не всегда. А что вот этим калужским, что под Омутинским живут, об тех толковать нечего. Когда-нибудь припомнят.
