Видаясь со своими соседями - кузнецом, лавочником, лесником - и с своими домохозяевами, я заметил, что они недоумевают: "Какие же это вредные слова бывают?" Этого им никто объяснить не мог, а им это было очень нужно знать.
- Ведь вот, - говорили они, - может случиться, что-нибудь такое умственное услышишь и не поймешь в необъяснении случая, и скассируют насмерть! Мы не можем узнать агитатора!
Это так говорил лавочник, образованный и красноречивый человек, с ораторскими дарованиями которого мы ниже еще познакомимся.
То, что предвидел лавочник, то и на самом деле отчасти случилось.
Раз, когда я шел домой леском из Мерекюля, нагоняет меня няня из одного моего знакомого семейства и говорит, что "в Петербурге уже народ отравляют".
Я ее отговариваю, чтобы она этому не верила, и напоминаю ей про опасность от генерала Баранова; но она не обращает на мои предостережения никакого внимания и говорит, что то, что она знает, это тоже произошло от генерала. - Ну, - говорю я, - если от генерала, то в таком случае рассказывайте, что вам известно... Но только смотрите, уверены ли вы, что это точно от генерала?
- От генерала.
И она рассказала историю, которую я здесь передам с возможною точностью.
IV
Живет у рынка отставной генерал. От команды отставлен, но военных прав не лишен и ходит в военном образце с поперечиной. На дачу он не любит ездить, а остается в Петербурге, потому что веселого характера и любит разъезжать по знакомым, а вечером на закат солнца смотрит и слушает, как поют француженки. Он пожилой, но очень веселый, и все бы ему с дамами да с красотками; а жена у него старушка, с ним не живет. Прислуги у него три человека, мужчины: камердинер, повар и буфетчик, и все ему верные, потому что им жить у него прекрасно; гости часто в карты играют, и приходимые красотки жалуют, и тогда уже ни в чем нет сожаления. И теперь же, на этих днях, поехал этот генерал в "Аркадию" или "Ливадию" и пробыл там до последнего времени, а потом поехал домой в простом намерении раздеться, божиньке помолиться и бай-бай заснуть; но только что он хотел в дверь свой ключ вставлять, как вдруг запятая! Сама дверь распахнулась, и на него вылетает оттуда его буфетчик, бледный, как шут Пьеро, и лопочет незнамо что.
Генерал подумал, что, верно, он немножко винил или тоже приходимую крошку ожидает, а тот ему отвечает: "Никак нет, ваше превосходительство; а у нас огромное несчастие: вашего камердинера умирать увезли". Генерал рассердился. "Как, без меня? Как смели?.. Говори скорей, как это сделалось?"
Буфетчик дрожит и путается языком, но рассказал, что камердинер, проводивши генерала, совсем был здоров и ходил на рыбный садок, себе рыбу купил, а потом пошел к графу Шереметеву к второму регента помощнику спевку слушать а оттуда на возврате встретил приходимую бедную крошку, и принял ее, и с нею при открытом окне чай пил, а когда пошел ее провожать, то вдруг стал себя руками на живот брать, а дворники его тут же подхватили под руки, а городовой засвиристел - и увезли. Он не хотел ехать и не давался - кричал:
- Прощайте, други!.. Ваше превосходительство, заступитесь! - Но они его усадили и неизвестно куда увезли.
- Ах, несчастный! - сказал генерал и, растроганный до слез, сейчас же поехал к обер-полицеймейстеру. Но его там не приняли: говорят: "Есть приемные часы - тогда можете!" Он - к приставу, и пристава нет. "Где же он?" - "Помилуйте, - говорят, - по участку ходит!" - "Кого же я могу видеть?" "А вот дежурный за стенкой". Выходит из-за стенки дежурный офицер, застегивает на себе мундирный сюртук и спрашивает: "Что угодно?"
Генерал ему все и передает: "Так и так, мой камердинер, на руках которого вещи, серебро и весь дом, а его в мое отсутствие взяли и увезли без извещения меня, как будто какого-нибудь учебного рассуждателя. Прошу мне его сейчас возвратить".
А полицейский говорит: "Я этого не могу, потому что его у нас нет; мы его еще в двенадцатом часу в больницу отправили".
Генерал обругал его как не надо хуже и вскочил опять на извозчика и все извозчика после этого вслед скорей подгоняет.
А извозчик догадался, для чего он ездит, и говорит:
- А осмелюсь спросить: которого часа вашего человека взято?
Генерал говорит:
- О полуночи.
- Ну так теперь, - говорит, - ему уже аминь.
- Что ты вздор говоришь!
- Помилуйте, какой же вздор! Теперь они ему уже струменцию запустили.
- Ты глупости говоришь.
А извозчик полуоборотился и крестится рукой, а сам шепчет:
- Ей-богу, ей-богу, - говорит, - ведь они теперь всех струменцией пробуют. Сначала начнут человека в ванной шпарить и кожу долой стирать, и притом в рот лекарства льют; а которые очень крепкого сложения и от лекарства не могут умереть, тем последнюю струменцию впустят - и этого уж никто не выдержит.
Генерал же думает: врет извозчик, - бросил ему деньги, а сам вбежал в больницу и вскричал:
- Попросить ко мне старшего доктора! Кто здесь старший доктор?
Старший доктор выходит - этакий в заспанном виде, и никакого особливого внимания не обращает, а спрохвала спрашивает:
- Что вам угодно?
Генерал ему отвечает живо и бойко и рукой простирает, что вот так и так: "Я, - говорит, - в нынешнем лете на дачу не переезжал и остался в городе...." А лекарь его перебивает: "Вы, - говорит, - пожалуйста, покороче, а то мне из отдаленных начал слушать некогда..."
Генерал немножко рассердился и говорит: "Я вам начинаю так, чтобы было понятно. Я вечером человека в цветочный магазин посылал за букетом и оставил его в цветущем виде, и он еще после меня пошел на садок и спевку слушал".
Но лекарь опять перебивает: "Ваше превосходительство, мне, - говорит, некогда! Нельзя ли, в чем дело?"
- Дело в том, - говорит генерал, - что этого человека взяли и увезли, и он у вас, а я желаю его к себе взять.
Старший доктор обернулся к фельдшеру и говорит:
- Справься!
А тот справился и сразу отвечает:
- Есть!
- Что же он?
- Умер. Доктор говорит:
- Вот и можете получить. Генерал и осомлел.
- Что это такое? - говорит. - Я не верю.... Всего несколько часов тому назад человек был полный жизни.... А доктор говорит:
- Это и очень часто так бывает. А впрочем, пожалуйте, служитель вас проведет и его покажет! - и велел служителю: - Проводи генерала!
