Как оно порой и получается – минутное утреннее раздражение, приступ недовольства влекут за собой новые, одно цепляется за другое, накапливается, и в конце концов тебя уже начинает злить каждая мелочь, все, что происходит вокруг, приводит в ярость. Жермена захворала женским и отказала, шпорой порвал почти новый плащ, под ложечкой покалывало от чересчур жирного жаркого, вино кончилось, ехавший слева отец Зоффруа сидел в седле, как собака на заборе, а капитан Бонвалет, прихваченный как знаток всего, что имеет отношение к морю, раза два пробовал завязать разговор, и пришлось громко послать подальше этого широкомордого пропойцу, родившегося наверняка в какой-нибудь канаве, без плаща было зябко, поговаривали, что скоро начнется новый поход во Фландрию, что означает новые расходы при весьма зыбких надеждах на добычу – что-то все фландрские походы кончаются в последнее время плохо… Словом, де Гонвиль чувствовал себя премерзко. Сидеть бы у огня, прихлебывая подогретое вино, да ничего не подела-ешь – королевская служба. Этот участок побережья был в его ведении, и каждое происшествие требовало его личного присутствия. Приказ. Напряженные отношения с Англией, в связи с чем предписываются повышенная бдительность и неустанное наблюдение. Приказы не обсуждаются, а то, что отношения с Англией вечно напряженные, что при серьезном вторжении, произойди оно здесь, де Гонвиля с его людьми втопчут в песок, ничего они не сделают и никого не успеют предупредить – такие мелочи не заботят тех, кто отдает приказы. Хорошо еще, что де Гонвиль обладал правом своей властью наказывать подчиненных. И если дело снова не стоит выеденного яйца – быть арбалетчикам поротыми. В интересах повышенной бдительности, чтобы не путали таковую с глупой подозрительностью. Если снова что-то вроде давешней лодки с рыбаками-пьянчужками, которых только недоумок Пуэн-Мари мог принять за английских шпионов, – долго чьим-то задницам не общаться с лавками. Де Гонвиль заранее настраивал себя на ругань, благо долго стараться не было нужды, он и так почти кипел, косясь на отца Жоффруа – того бы он выпорол с отменным удовольствием и самолично. Хорошо, что даже святая инквизиция не способна проникать в мысли на тысяча триста семнадцатом году от рождества Христова…

Всадники проехали меж холмов, и перед ними открылся песчаный берег, за которым до горизонта катились серые низкие волны Английского канала. И небо было – сплошная серая хмарь. Иногда де Гонвилю приходило в голову, что в аду нет ни огня, ни котлов с кипящей смолой – и только бесконечные дюны, серая пелена вместо неба, серое море, серый воздух и Вечность. После долгой службы на этом паршивом побережье ничего в таких мыслях удивительного нет. Просто ничего более отвратительного человек уже не в состоянии представить себе, и грех его за это осуждать, попробовали бы сами послужить здесь…

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru