– Что там было, Ричард, можешь сказать?

– Напали сразу много. Подождали, пока наши подойдут почти вплотную. Их не засекли наземные наблюдатели, я тоже никого не заметил. Волки успели пробиться сквозь цепь, почти успели врубиться к рабочим, но Майкл со своими «драконами» успел раньше. Выжгли всех, до кого дотянулись.

– Где на них напали?

– Рядом с внутренним периметром, полкилометра, метров шестьсот.

– Черт! Ладно, я отключаюсь, до скорого, Ричи. Конец связи.

– Держись, Жано. Связи конец.

– Томпсон, соберите людей. Пора идти, – приказал Дюморье.

Некоторое время он молча стоял, глядя на то, как командиры рот отдают команды, распределяя людей по флангам, как гражданские строятся в колонну по трое, во внутренней шеренге – рабочие, несущие складные лестницы и толкающие тележки с инструментами и мотками проволоки.

– Что-то я все-таки не пойму, сэр, – услышал он за спиной голос Нортона, – почему их не заметили раньше?

– Они все в глине, Нортон, – ответил Дюморье, рассеянно глядя на часы.

– Простите, сэр, но я…

– Они создали экран, не пропускающий наружу тепло их тел, – начал объяснять Дюморье, – они обвалялись в глине. Снаружи она засохла, но внутри засохшего слоя глина продолжала оставаться влажной. Поэтому их изображения на термооптике были размытыми и темными, температура наружного слоя глины была примерно равна температуре воздуха, может быть, меньше или больше, но не намного. Они находились в тени, не совершали резких движений, поэтому засохшая глина не отваливалась с них кусками и температура тела не повышалась. Так они обманули нас, Нортон.

– Но, сэр, разве звери способны на такое?

– Звери – нет, – рассеянно ответил Дюморье, с легким раздражением посмотрев на часы, – Чего там наши копаются?

Гражданские все еще строились.

– Бригадиры, – повысил голос Дюморье, – поторопите своих людей, если не хотите ночевать в лесу!

Наконец-то все готовы, бригадиры поднимают руки, докладывая о готовности. «Слава богу», думает Дюморье, подав знак роте авангарда начать движение, «хоть у нас без потерь. Каково теперь Ричардсону»?

Джозеф Ричардсон был, если можно так сказать, более профессиональным военным, чем другие командиры рот. Он воевал в двух кампаниях в Ираке, во время второй войны его рота часто вступала в бои с местными партизанами, теряя людей убитыми и ранеными, поэтому потеря бойцов здесь, на Лимбе, была для Ричардсона реальностью, которую нужно терпеливо принять. «В конце концов, он, Джозеф Ричардсон, не сможет поднять своих парней из мертвых», думал он. Это не значит, что ему безразлична их смерть, отнюдь. Просто из-за этого он не полезет на стенку, зная, что ему еще предстоит командовать другими людьми, и не сорвется, как сорвался Фапгер. «Сейчас Майк, наверное, рад радешенек, что командует огнеметчиками-»драконами". Отвечаешь только за два десятка человек и за себя. Хотя сегодня «драконы» поработали на славу, если бы не они, волки бы зарезали всех, до кого смогли бы дотянуться. Страшная вещь огнемет все-таки, не христианское это оружие".

Ричардсон на секунду представил, каково это – гореть, и поежившись, как от холода, отбросил эти поганые мысли. Сейчас ему надо было думать над тем, как бы вернуть людей в лагерь еще до наступления темноты…

…Сегодня мы потерпели поражение. Хоть мы и убили одиннадцать чужаков, но потеряли неизмеримо больше. Мы потеряли наших братьев. От этого мне хочется снова вцепиться в горло этим двуногим тварям так, как я сделал сегодня.

Мы ждали их, они должны были вернуться в свой «муравейник». Мы видели, как они целый день что-то делали в лесу, тянули своих металлических «змей». Мы кружили вокруг них, пытаясь понять, чем они заняты, но это было неважно. Нам было все равно, чем они занимались, они вышли в лес – это было все, что нам нужно было от людей.

Разведчики доложили, что группа людей, ушедших далеко в лес, занимается тем, что плетет металлическую паутину, подобную той, что окружает людской «муравейник», но только это паутина пока еще мертвая, а не живая, и не убивает людей, плетущих ее.

Еще разведчики сказали, что тех людей, которые не работали, а только охраняли тех, кто работает, было много, чуть больше, чем людей, развешивающих на деревьях черных металлических «змей». Поэтому я решил разделить стаю и большими силами напасть на меньшее стадо людей. Остальные пусть попробуют атаковать большое стадо.

Мы хотели наброситься на людей одновременно, чтобы они не смогли предупредить друг друга по своим черным вещам, разговаривающих между собой так, как разговаривают ночные летуны, охотясь за насекомыми. Черные маленькие вещи, легкие, как сухая листва, назывались на людском языке «радио». Я не совсем понимал, как работают эти вещи, потому что мой пленник, Докс, сам не знал этого.

Лежа в засаде, я с удовлетворением вспоминал, как мне удалось сломить человека Докса. Благодаря его слабой воле мне открылись тайные замыслы и коварные намерения захватчиков, я узнал много о волшебных вещах и страшном оружии. Волшебными я называл вещи, подобные тем, что давным-давно нам показывали наставники. Нам показывали серебристые тени, хватающие неосторожных, когда они проходили по тайным священным тропам. Нам показывали страшное оружие, способное превратить любое существо в прах с помощью убийственных белых лучей. Когда наставники не могли ответить на наши вопрос – «А как же работают эти страшные вещи?» – говорили просто и непонятно одновременно: «Волшебство».

У чужаков тоже были волшебные вещи, подобные этому «радио».

Ко мне неслышно подполз Этар, один из трех оставшихся в живых сейров моего племени.

– Белый, а зачем мы вывалялись в этой вонючей глине, как трехмесячные щенки? – недовольно проворчал он.

– Потому, что чужаки могут видеть нас в темноте.

– Но ты же говорил, что у чужаков плохой нюх, и зрение, и слух?

– Говорил, – согласился я, – поэтому у чужаков есть волшебные предметы, с помощью которых они могут видеть нас в темноте. Они видят не нас, а тепло наших тел. Глина, когда высыхает, сбивает их с толку и они нас не видят.