– Словно мир перевернулся, – сказал капитан. – Что за… магия?

– Ну вот, – сказал доктор Функ. – При чем же тут связь? Решительно ни при чем.

– В чем же дело, доктор?

– В чем? – вдруг рассердился Функ. – Как – в чем? Почему вы это спрашиваете? – Он кричал фальцетом. – Они претерпели зеркальную инверсию! Весь корабль!

Он умолк. Командор ждал. Функ пожевал губами.

– Объяснение, насколько я могу судить, имеется одно: где-то там, в неизвестное нам время и в неизвестных условиях, вещество корабля и всего, что на нем находится, изменило знак.

– Так что теперь?.. – спросил командор после новой паузы. Он спросил тихо и, казалось, даже робко.

– Теперь они, вероятнее всего, состоят из антивещества, – буркнул Функ и отвернулся.

Молчание длилось минуты две. Потом командор спросил:

– Вам все ясно, диспетчер? Чего же вы ждете?

– Да, – сказал диспетчер неслышно, откашлялся и уже громко повторил: – Да. Все ясно.

– Действуйте.

– Устюг, – проговорил диспетчер. – Только спокойно. Ни шагу с орбиты, ни на миллиметр. Пассажиры спят?

– Как и положено.

– Не будить.

– Что с нами?

Диспетчер не ответил. Он включил общий канал.

– Всем: восьмой объявляет тревогу. Блокировать старты. Освободить пространство до четвертого маяка…

Происшествие случилось у него, и теперь он был главным в космосе. Он вдруг, задним числом, похолодел: стал бы «Кит» швартоваться, вот наломали бы дров… Тринадцать пар глаз в зале уперлись в него, свой голос он слышал со стороны: слова разносились по трансляции. «Не пересекать орбиты «Кита», не приближаться к нему ни при каких условиях. Ничего и никого с «Кита» не подбирать. Постам развести корабли…»

Совещание закончилось. Остатки дыма клубились где-то под прозрачным потолком, розовевшим потому, что здесь, в Космоцентре, только занималась заря. Командор подошел к секретарю, переключил кристалл на исходную позицию и приготовился прослушать все сначала. Он любил еще раз выслушать все в одиночестве: при этом иногда возникали дельные мысли.

Первый голос в записи был его собственным:

– Капитан! Расскажите, пожалуйста, как проходил рейс.

Капитан (откашлявшись, хрипловато – связь чуть изменяет его голос): Значит, так… Взяли груз и пассажиров на Анторе. Загрузка тридцать процентов: не сезон. Разгон прошел без нарушений, никаких странностей не наблюдалось. Нашли точку, своевременно вошли в прыжок…

Физиолог: Как чувствовали себя люди после прыжка?

Капитан: Вышли из коконов. Был проведен положенный осмотр на медкомбайне. Жалоб не было, объективные показатели в пределах нормы – чуть лучше, чуть хуже, как обычно.

Функ: Дальше, дальше, пожалуйста. Как проходил полет в сопространстве?

Капитан: Ну, я бы сказал – нормально. Все время, с прыжка до выхода, не было ни вибраций, ни отказов, ни каких-либо иных нарушений.

Функ: Это субъективно. А приборы?

Капитан: Я просмотрел записи. Никаких отклонений.

Функ: Хорошо, капитан. Теперь расскажите, а что наблюдалось… снаружи?

Капитан: В сопространстве?

Функ: Вот именно.

Капитан (не сразу): Вообще, как вы знаете, нам не разрешается…

Функ (нетерпеливо): Да, да! Но все смотрят. Говорите, это крайне важно.

Командор: Рассказывайте, капитан.

Капитан: Да ведь вы знаете, как это выглядит: полный ноль. Даже не скажешь, пустота это или нет, тьма – или еще что-нибудь. Так что видеть там нечего, и если мы все же что-то угадываем, то потом оказывается, что впечатление у всех разное, и, значит, мы видим что-то в себе, а не снаружи. Мне, например, обычно кажется, что мы висим неподвижно, а от нас во все стороны расходятся такие – ну, коридоры, что ли. То есть у них, понятно, нет ни стен, ни потолков, ничего, но только я знаю, что это – разные коридоры, и они вертятся, как спицы колеса, в котором я – ось. От этого вращения начинает кружиться голова, и выключаешь экран. Стараешься только не изменить ненароком режим – там, если чуть сдвинешься, вынырнешь потом, наверное, неизвестно, где.

Функ: Капитан, вот в этом «ничего» вы не заметили чего-нибудь, что было бы не таким, как всегда? Хотя бы мелочи…

Капитан: Совершенно ничего.

Услышав тихое жужжание вызова, командор остановил запись и нагнулся к интеркому.

– Командор, вы приказали доложить вам о встречающих «Кит». Они тут, и ожидают, как обычно, отправки на Космофиниш. Мы, по вашему указанию, разместили их в отдельном зале.

Командующий откликнулся не сразу.

– Они волнуются?

– Пока нет, командор. Не более, чем обычно. Им объяснили, что финиш корабля несколько задерживается.

– Пусть подождут. Я буду, как только что-нибудь выяснится.

Командор повернулся к секретарю.

Функ: Ах, какая жалость, что меня там не было. Я уже давно говорю о необходимости специальной экспедиции… пока я жив.

Командор: Вынужден просить участников не отвлекаться. Доктор Функ, и лично вас.

Функ: Хорошо, но мы еще поговорим об этом в Совете.

Командор снова наклонился к аппарату.

– Слушаю!

– Докладываю: по вашему приказанию чистильщик уравновесился на орбите «Кита», на безопасном расстоянии от него.

Командор почувствовал вдруг, как влажнеет ладонь – словно в ней был зажат флазер, который он направил в спину друга.

– Пусть остается там впредь до распоряжений.

Он снова стал слушать кристаллического секретаря.

Командор: Как это могло произойти? И чем мы можем помочь кораблю?

Функ (после краткой паузы): m-м… Трудно сказать. Полагаю, что современный уровень знаний не дает нам возможности исчерпывающе объяснить происшедшее. Дело в том, что у нас нет единых воззрений на сущность сопространства, хотя практически мы его используем. В этом нет ничего необычного: пользовались же люди электричеством, не понимая его сущности. Если исходить из представлений Бромли…

Командор: Можете ли вы дать нам какие-то практические рекомендации? Способна наука помочь нам спасти людей?

Сейчас будет пауза, подумал командор. Сейчас они посмотрят на капитана и переглянутся, как светила медицины у постели человека, о котором уже знают: иноперабилис. Потом глаза их опустеют, и консультанты будут смотреть уже не на капитана, а сквозь него, будто члены трибунала, подписавшие приговор, который обжалованию не подлежит. Они посмотрят, и мне станет больно и страшно за этого парня, и за его экипаж, и за всех людей (просто счастье, что на сей раз их немного), но больше всего именно за капитана, потому что ему будет хуже и труднее, чем остальным – в тринадцать раз хуже и труднее. А мы ничем не сможем помочь ему, ничего не сумеем принять с борта, ничего – передать, и даже долго прощаться с ним – не в нашей власти. Ага, сейчас старик заговорит опять…

Функ: Собственно, практическая сторона вопроса представляется нам ясной. По уже упоминавшимся причинам всякий контакт с кораблем грозит катастрофическими последствиями. И единственным выходом может быть… может быть…

Пауза.

Физиолог: Позвольте, позвольте. Да отойдите же, дайте ему дышать! Расстегните… Одну минуту… (пауза). Сейчас он придет в себя. Нужен санитарный аграплан.

Функ (едва слышно): Ничего не нужно, глупости. Я сейчас.

Командор (выждав, пока Функ окончательно приходит в норму): У нас принято перед тем, как решать, окончательно убедиться в справедливости предпосылок. Пока, насколько я понял, все выводы делаются лишь на основании зеркальной инверсии. Капитан, у вас на борту остались ракеты-зонды? Тогда сделайте вот что: отойдите подальше от Космофиниша – вам укажут место – и выпустите одну ракету в… ну, во что-нибудь…