– Слюшай, ты говорыш нада платыт вам. Вчира пришол какой-то Курган, сказал – надо платыть ым. Вы разбэрытэсь, кто гдэ должэн… Зверь был породистый, в пыжиковой шапке, высокий, седой – вылитый Расул Гамзатов. Звери отличаются по породам, мелкие и черные – это нищета, рабы; высокие и посветлее – начальники. Начальник говорил с акцентом, но говорил правильно, знал слова и падежи. Может, был партийным хуйлом у себя в горах, а может, учился здесь когда-то. Это «должен» – последнее человеческое слово в акции. Покойный Иван, человек маленького роста, похожий на Щелкунчика, подпрыгнул и дал зверю в бороду. Тот побледнел, в полете побледнел, это важно – чистый нокаут, и приложился затылком об бровку, с бильярдным стуком. Так и захрапел, перегородив телом узкий проход между рядами с оранжевым богатством. Нельзя спорить с террористами, партийный зверек не знал азов… Как всегда в таких делах – понеслись отрывки. Зверь, побежавший с перепугу не от толпы, а на толпу… Оранжевое поле боя, ящики мы переворачивали пинками, а топтать времени не было, надо было поскорее, рядом метро, там мусора, и райотдел в километре… Куцый, получивший от зверя ножом в бицепс, кровь хуярила фонтаном… Звери бежали врассыпную, был бы у них свой батько – еще неизвестно, чем бы все кончилось. Но Гамзатов лежал без движения, поперек тропы, смелые от водки пролетарии переступали через его ноги. Да вряд ли он мог что-то организовать вообще – уж больно плакатное у него было лицо, не военное. Малолетки рванули толпой, это и было наше секретное оружие – мародеры. Шапки! Звери ходили в меховых шапках – какой-то обычай, что-то связанное с мужским достоинством. Усы и шапка – иначе не мужчина. Вот эти шапки, они слетают с головы от первого удара, а поднимать – жизнь дороже… Пять или шесть зверей спрятались в весовой, закрыли одну половину окна железной ставней, вторую не успели, да и слава богу. Люди, соотечественники, раздуплились и стали нас подбадривать. Именно люди и подсказали: «Да спалите их нахуй, хлопцы!» Малолетки побежали за бензином, надо было его еще найти… Мысли, которые преследовали меня до погрома, отступили. Бедный человек, я все время думал о пальто. Что надо как-то аккуратней, оно светлое и единственное. Уже стало похуй, в драке меня обронил зверь, видно, борец, прогибом, прямо в мандарины, потом я дал ему по пасти, а пальто стало камуфляжным. Тут она и прилетела. С чугунным, характерным стуком, кто слышал раз – не забудет навеки, она отскочила от асфальта, прямо мне под ноги. В бою не покаешься, солдаты умирают со словом «бля»… Кувыркнулся, откатился, все как на тактике, тогда еще, в мирное время. Хуй бы оно помогло, если б граната рванула. Это была не граната. Звери забрасывали нас килограммовыми гирями, как гранатами, из бункера весовой. Когда притащили канистру бензина, пора уже было валить, мусора, пережидавшие погром в метро, дождались райотделовских «бобиков» и пошли в атаку. Да и хорошо, а то ведь сожгли б мы их низахуй в том сортире, это было одно здание – весовая, сортир и дирекция. Пальто я выбросил там же, на месте погрома, а взамен получил, как долю, две ондатровые шапки, как раз хватило на желтый китайский пуховик, перья из которого полезли на третий день. Одни жиды Жираф позвонил утром, он вообще жаворонок, поэтому и виделись мы с ним редко. А может, не виделись, потому что он потихоньку отходил от движения, нащупал себе пару жирных клопов – бизнесменов, и сам становился таким же. Я помычал спросонья, что – не помню, а к обеду, приехав на стрелку в спортзал, увидел Жира, он меня дожидался. Верная примета, что дело было важное, по крайней мере для него, обычно он опаздывал. Жир – это от Жирафа, он как раз доставал мне до подмышки, значит, Жираф. С усами – Гитлер, карлик – Жираф, я, например, – Мелкий. Конспирация. Хуярить кандидатскую Жир бросил в начале движения, когда кандидаты вышли торговать гондонами на базарах, правильно сориентировался. Так, чтобы покончить с ним, в двух словах – он был еврей и мастер спорта по самбо. – Привет, Мелкий, есть дело.
– Ну? – Я недолюбливал Жирафа, делить деньги с ним было тяжело. Пару раз поделив, я старался в сложные схемы с ним не нырять, а он как раз любил сложные, с расчетом неликвидами и совместными вложениями в убыточные проекты. – Тут один жид есть, – скороговорочкой понес Жираф, – он квартиру у жидов купил, они в Израильск уезжают, бабло взяли, а с хаты не съезжают… – Тише, тише, ты притормози, я уже нить потерял, кругом одни жиды. Кто едет? – Жиды едут. – А купил кто? – Жид один, бизнык. – Так что, можно лавэ за хату у них забрать? – Нет, бабло уже в Израиловке, их просто поторопить надо, а то уже три дня лишних на хате живут. – Бля, этот бизнык, он пидор редкий, потерпеть пару дней не может? – Тебе лавэ надо? – ударил по больному Жираф. – Давай адрес. И сколько денег? – Сколько – не знаю, я не договаривался, мы с ним партнеры, другие отношения, сколько даст, в пределах полштуки. Я в доле. – В равной не получится, я ж сам не полезу, пацаны еще. – Ну, со всеми в равной. Только я тебя прошу, безо всякой хуйни, как обычно. – В смысле? – Их только поторопить надо, желательно на словах, без террора. – Как получится, по крайней мере, с хаты съедут, это точно. Пиши адрес. – Сам запиши, что ты там будешь мои каракули разбирать. – Жир достал из барсетки ручку, перьевую, я таких и не видел. Пацаны были в хуевом настроении, с похмелюги и без копейки. Дверь в хату открыта, для сквозняка, солнце жгло, штор не было, валялись вместе с карнизом на полу. Гвоздь лежал на раскладушке, Вася на диване, лицом вниз. – Все на пол, руки за голову, блядь! – Вместо стука я бодро скомандовал, шутка, надо дверь закрывать, чужие ходят. Гвоздь открыл глаз, посмотрел на меня, закрыл и попытался встать. Вася поднял руки, но до затылка не донес, а может, передумал. Растолкав Гвоздя и отправив Васю с пятью долларами за лекарством, я стал разглядывать обстановку, пока Гвоздь хлюпал водой в ванной. История вчерашних событий в осколках, занимательная археология. Прозрачные стекла из-под водки, цветные – пиво. На кухне было чисто, потому что никаких продуктов у них не было, даже уксуса. В холодильнике стояла сковородка с чем-то обуглившимся. По хате были разбросаны пользованные гондоны, причем завязанные узлом – изгалялись, на полу валялась разорванная на полосы эмалированная кружка, превратившаяся в стальную ромашку, это Вася рвал руками, я как-то попробовал – нихуя, талант нужен. Пора было отправлять пацанов на родину – крутить волам хвосты, город им не шел на пользу. Жир, кстати, называл их «волоебы» – за глаза, конечно. Приняв по сто пятьдесят водочки, пацаны оживились, хотя слегка притормаживали, на всякий случай я повторял все по два раза: |