И она уколола его иглой.

Он помчался обратно на ярмарку, в балаган, опьяненный страхом, но в приподнятом настроении. О, как быстро эта старая колдунья расписала его цветными рисунками. Он сидел и чувствовал, как ее волшебные иглы колют и жалят, точно осы. А потом его усталое тело ожило. Он стал весь такой цветистый и узорчатый, словно его пропустили через типографский пресс, печатающий цветные изображения. Он оказался в дивном одеянии из троллей и ярко-красных динозавров.

– Посмотри на меня! – крикнул он Лизабет.

Он сорвал с себя рубашку. Она подняла голову от туалетного столика и взглянула.

Он стоял перед ней полуобнаженный, при свете электрической лампочки, свисающей с потолка их передвижного домика на колесах, выставив вперед свою невероятно обширную грудь. Чего только на ней не было!

Вот начала скакать полудевица-полукоза, как только задвигались его бицепсы. А здесь, на подбородке, разместилась целая Страна Потерянных Душ. В этих многочисленных жировых складках, напоминающих меха аккордеона, притаилось множество маленьких скорпионов, жучков, мышек. Они сталкивались, давя и уничтожая друг друга, прятались, выглядывали из-за укрытий, снова исчезали, когда он поднимал или опускал свои подбородки.

– Боже мой! – воскликнула в ужасе Лизабет. – Мой муж – какое-то чудище!

Она выскочила из домика, и он остался один, лицом к лицу с зеркалом.

Зачем он это сделал? Чтобы найти себе работу? Да. Но, в основном, для того, чтобы скрыть свою полноту, жир, наросший в огромном количестве на его костях. Спрятать жир под слоем красок и удивительных фантазий, спрятать его от своей жены, но больше всего от самого себя.

Он подумал о последних словах, сказанных старушкой. Она нанесла ему на кожу два особых рисунка: один – на груди, другой – на спине, но не позволила посмотреть на них. Она покрыла их кусочком ткани и закрепила липким пластырем.

– Тебе нельзя смотреть на эти два рисунка, – сказала она.

– Почему?

– Ты можешь взглянуть на них, но только позже. На этих картинках – Будущее. Сейчас их нельзя увидеть, иначе ты их испортишь. Они еще не совсем закончены. Я нанесла краску на твою кожу, и пот, который она выделяет, доведет дело до конца. Картинка Будущего – это отражение твоих мыслей, а пот лишь поможет завершить ее.

Она усмехнулась беззубым ртом.

– В следующую субботу, вечером, ты можешь объявить: «Открытие Тайны! Смотрите, как Разрисованный открывает Тайну!» Таким образом ты сможешь зарабатывать деньги – ты будешь выставлять свою Тайну напоказ, как картину в Художественном музее, и брать за это деньги.

Скажи им, что у тебя есть картина, которую даже ты сам никогда не видел, которую еще никто никогда не видел. Самая необычная из всех написанных картин. Почти живая. И к тому же, она предсказывает Будущее. Пусть бьют барабаны и играют трубы, а ты будешь стоять и открывать людям Тайну.

– Это неплохая мысль, – сказал он.

– Но приоткрой только картину на груди, – посоветовала она. – Она будет первой. А картинку на спине сохрани под липким пластырем до следующей недели. Понятно?

– Сколько я за это должен?

– Нисколько. Ты мне ничего не должен, – ответила она. – Если ты будешь ходить с этими картинками, я буду вознаграждена. Я буду сидеть здесь следующие две недели и думать о том, насколько умны мои создания, ибо я расписываю их так, чтобы они соответствовали каждому человеку и его внутреннему миру. А теперь иди и никогда сюда не возвращайся. Прощай.

– Эй! Открытие Великой Тайны!

Вечерний ветер раздувал написанную красным вывеску:

"НЕОБЫЧНО РАЗРИСОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК!

РОСПИСИ У ЧЕЛОВЕКА В КАРТИНКАХ БОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫ, ЧЕМ КАРТИНЫ МИКЕЛЬАНДЖЕЛО!

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!

ПЛАТА ЗА ВХОД – ОДИН ШИЛЛИНГ!"

И наступил тот час. Субботним вечером собралась волнующаяся толпа, переминающаяся на горячих, нагретых солнцем древесных опилках.

– Через минуту, – ревел в мегафон хозяин, – в шатре, который находится позади меня, мы откроем Таинственный Портрет на груди у Разрисованного! В следующую субботу, в этот же час, и в этом же месте мы откроем Картину на спине Разрисованного! Приглашайте своих друзей!

Послышался нестройный барабанный бой.

Мистер Уильям Филиппус Фелпс вскочил и исчез; толпа хлынула в шатер, а оказавшись там, увидела, что он уже стоит на возвышении. Медные трубы оркестра заливались джазовой мелодией.

Он поискал взглядом жену и увидел ее, затерянную в людской массе. Она все-таки пришла посмотреть на чудище, как она его назвала.

Лицо ее выражало презрительное любопытство. Ведь, в конце концов, он был ее мужем. Но она ничего не знала о том, что он собирался показать.

Настроение его было приподнятым. То, что он стал центром этого шумного сборища, этой огромной многоголосой ярмарки – придало ему чувство теплоты и легкости.

Даже все остальные чудища, обычно выступавшие на арене – Скелет, Волшебник, Воздушный Шар – затерялись сейчас среди зрителей.

– Дамы и господа, наступает великий момент!

Вспыхнула огненными отблесками медь фанфар, возвещающих о начале важного события, наперебой застучали барабанные палочки по туго натянутой воловьей коже огромного барабана.

Мистер Уильям Филиппус Фелпс сбросил с себя накидку. Динозавры, тролли, полуженщины-полузмеи извивались и корчились на его коже в свете ламп.

– Ax! – выдохнула толпа и замерла. Затем раздался приглушенный шум голосов.

Еще никто никогда не видел настолько разрисованного человека!

Казалось, глаза животных горели яркими огнями, синими, красными, вращались, щурились и подмигивали. А розы на его пальцах будто источали нежный сладкий аромат. Динозавры поднимались на дыбы, и звук медной трубы в жарком душном шатре напоминал крик, испускаемый красной глоткой доисторического монстра.

Мистер Уильям Филиппус Фелпс представлял собой целый музей, возвращенный к жизни.

Рыба плавала в морях нежно голубого цвета. Под желтым солнцем сверкали брызги фонтана. Среди полей с колышущейся на ветру спелой пшеницей стояли старинные особняки. Движение мускулов и кожи поднимало ввысь ракету, и она взмывала в космос. Малейшее дыхание ставило всю Вселенную на грань хаоса.

Казалось, он весь был охвачен пламенем, и крошечные существа разбегались от огня, прячась от зноя, исходящего от испытываемой им гордости, когда он стоял вот так перед толпой, а она восхищенно его созерцала.

Хозяин приложил пальцы к липкому пластырю. Все ринулись вперед, молча, в ожидании чуда.

– Вы еще ничего не видите, – воскликнул хозяин.

Пластырь слетел с груди.

Наступила мертвая тишина, как будто ничего не произошло. И в следующее мгновение Разрисованный подумал, что потерпел фиаско.

Но толпа вдруг застонала.

Хозяин ярмарки отпрянул назад с остановившимся взглядом. Он не мог выговорить ни слова.

Где-то вдалеке заплакала женщина. Плач ее перешел в безудержное рыдание, и она никак не могла остановиться.

Медленно Разрисованный опустил голову и посмотрел на свою обнаженную грудь.

То, что он увидел, заставило розы на его руке поблекнуть и увянуть.

Казалось, все живое скорчилось, сморщилось, съежилось от ледяного холода, исходящего из его сердца, чтобы заморозить и погубить их. Он стоял, объятый дрожью.

Руки его стали медленно подниматься, чтобы прикоснуться к этой невероятной и страшной картине, которая жила, двигалась, менялась. Как будто он глазел в чужую комнату, подсматривая за жизнью ее обитателей, настолько интимной, настолько непостижимой, что и смотреть-то долго нельзя без того, чтобы не отвернуться.

На картинке были они – его жена, Лизабет, и он сам.

И он убивал ее.

На глазах тысячи людей в темном шатре посреди поросшей лесом земли он убивал свою собственную жену.

Его огромные, украшенные цветочным орнаментом руки лежали на ее горле, лицо ее темнело, а он душил и душил ее и никак не мог остановиться.