- Туалет задымлен, хоть топор подвешивай!
У капитана были повреждены горло и легкие. Он отстреливался, сидя в горящем административном здании. Ядовитые пары тлеющей пластиковой обшивки множества канцелярских столов и плавящегося линолеума, образовав удушливую смесь, словно наждаком прошлись по дыхательной системе капитана, придавленного обломком обрушившейся стены.
Рогожин гонял его:
- Скройся, медленный самоубийца. Туберкулезник несчастный!
Капитан стучал костылем, надсадно кашлял, сплевывая в платок мокроту, и, заговорщицки подмигивая, исчезал...
- Нет, брат! - Рогожину не нравился зеленоватый цвет лица майора. Сбегаю я все-таки к сестре.
Пусть послушает мотор, давление померяет.
- Курнуть бы! - продолжал вздыхать Василенко.
Он показал мизинец:
- Вот такусенький бычок! Дима, сходи к капитану. У него заначка есть. Сними дужку задней спинки кровати, в правой трубке бычок лежит.
- Я, Никодимыч, мамане этого мудака завтра же о складе доложу, пообещал Рогожин.
К капитану наведывалась сухонькая крикливая старушенция-мать, нещадно ругавшая сына за пристрастие к табаку, губившему остатки его здоровья.
- Не вздумай! - молитвенно сложил ладони Василенко. - Она завотделением на меня пожалуется и сама по шее надает! Успела пронюхать, что я с ее сынком скооперировался сигареты стрелять.
Зеленоватая бледность не сходила с лица майора.
Рогожин набросил на плечи спортивную куртку, заправил вылезшую майку в штаны, ладонью пригладил волосы и, не обращая внимания на призывы друга, вышел в коридор.
Стол дежурной сестры находился у входа в отделение. Освещенный лампой под абажуром, он был точно островок, затерявшийся в коридорном полумраке.
Заставленный коробочками с лекарствами, заваленный папками, листками направлений на анализы, стол выглядел неприступным бастионом военной медицины, приготовившимся к осаде.
Телефон, примостившийся у края, надрывался пронзительной трелью, но снять трубку было некому.
Дежурная сестра отлучилась со своего боевого поста.
Рогожин подошел к столу, снял трубку и поднес к уху. Возбужденный женский голос затараторил без остановки:
- Шурка, обалдела! Где ты ползаешь? Я такие новости разузнала, закачаешься! Вчера в ординаторской Светку с Виктором Петровичем застукали! Она у него на коленях устроилась, халат до пупа расстегнут, а тут Петровна со шваброй уборку вваливается делать!
- Потрясающе! - нарочито сдавленным голосом произнес Рогожин. - И что же дальше предприняла Петровна?
В трубке закашлялись:
- Ой, кто это?
- Майор Рогожин, - представился Дмитрий, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
- А где Александра?
- Может, в ординаторской. Расследует преступление, совершенное Светкой и Виктором Петровичем?! - подколол сплетницу Рогожин.
- Положите трубку! - приказал сердитый девичий голос. - Не занимайте служебную линию!
Он нажал на рычажки отбоя, постоял, вертя трубку в руке и оглядываясь куда же Шура запропастилась?
За матовым стеклом двери, ведущей к лестнице, Рогожин увидел силуэты двух человек. Один, судя по движению руки, порывался открыть дверь и войти в коридор, второй - видимый со спины - пресекал эту попытку.
Рогожин шаркающей походкой направился к бурно беседовавшей паре.
"Кто-то из молодых Шуру зажимает", - не без зависти подумал он.
Дежурившая этой ночью медсестра, незамужняя москвичка, приближавшаяся к опасному возрасту перезревшей невесты, нравилась почти всем мужикам отделения.
Неизменно приветливая, не употреблявшая никогда косметики, с короткой стрижкой, она располагала к себе с первого взгляда. Рогожину нравился именно такой тип женщин - без глупого кокетства, наигранной недоступности, рассчитанной на разжигание страсти у мужиков, и прочих дешевых ухищрений из арсенала опытных обольстительниц.
В Александре все было естественным.
- Вы, молодой человек, удостоверением перед моим носом не размахивайте! - слышался раздраженный голосок медсестры.
Ей отвечал высокий мужской голос:
- Но меня пропустили! Через КПП госпиталя пропустили, в корпус пропустили, а вы...
- Мне начхать, как вы пролезли! Посмотрите на время!
- Без четверти десять! - Мужчина - его силуэт был на голову выше силуэта собеседницы - отошел назад, и Рогожин не мог его видеть.
- А у нас режим! В обыкновенной больнице есть часы для посетителей... От и до! - говорила медсестра Шура. - Вы в хирургию претесь! Без халата, без разрешения, в вечернее время! Приходите завтра, милости просим!
- Завтра я не смогу!
- Почему?
- Не ваше дело, - хныкающим тоном отвечал мужчина.
- Вы, дорогуша, - это слово Шура взяла из лексикона завотделением, называвшего так выздоравливающих больных, - хамло законченное! И никуда я вас не пущу! Станете ломиться - патруль вызову. В комендатуре разберутся, из каких вы органов и почему по ночам шляетесь. Здесь военный объект! отчитывала наглеца Шура, стараясь при этом не слишком шуметь. - Пропуск вам кто выписывал? Покажите пропуск!
- У меня уже проверяли, - в голосе мужчины уверенности поубавилось.
- Я - нет! - наступала медсестра. - А может, вы террорист чеченский! Диверсант, проникший на территорию госпиталя.
- Ты, соплячка, офонарела! - это уже прозвучало как всхлип.
- Сам пацан! - бойко отвечала Шура, одержавшая явную победу в словесной дуэли с ночным визитером. - Удостоверением козыряет. Следователь мурзатый! У меня в отделении генералов пруд пруди! - для пущей важности прихвастнула медсестра, рассчитывающая на неосведомленность собеседника. - А ты картонкой своей тычешь и женщину оскорбляешь.
Радуйся, что офицеры спят. Они бы тебе уши за меня надрали!
Рогожин распахнул дверь, считая наступивший момент подходящим для вмешательства в беседу, грозящую перерасти в нешуточную ссору.
- Что правда, то правда! - сказал он, давая понять: большая часть разговора не прошла мимо его слуха.
Медсестра засуетилась, одергивая белый халат и пряча под шапочку выбившуюся прядь волос. К высокому смуглому майору, походившему внешностью на американского киноактера Стивена Сигала, угрохавшего в боевике не менее тридцати ублюдков-террористов, захвативших линкор "Миссури", Александра была неравнодушна.
