После суда группа студентов предложила старику пойти с ними в кафе и выпить немного по поводу такого блистательного процесса. Старик согласился. Зашли в частное кафе. Узнав о ценах, студенты пришли в негодование. Раздались крики о жуликах, о бессилии милиции, о продажности властей. Кто-то вспомнил об органах. Почему они бездействуют?! Старик сказал, что им запретили вмешиваться в частный бизнес, и спросил ребят, что бы они в таком случае делать стали.

- Сажать этих гадов надо!

-К стенке ставить!

- Между прочим, - сказал старик по поводу этих эмоций, - органы были учреждены отчасти и для того, чтобы прекратить самосуды и расправы населения со всякого рода негодяями. Если вы не возражаете,

пойдемте ко мне. Выпить кое-что найдется. И закусить жена что-нибудь найдет.

Старик жил неподалеку в малюсенькой квартирке. Студенты с трудом разместились за столом. Заговорили, естественно, о только что пережитой комедии суда. Старик сказал, что добрая половина обвинителей и судей ловкачи и конъюнктурщики. А сколько из них были осведомителями КГБ?!

- Что же Вы не сказали об этом в суде?!

- А кто бы поверил мне? Сказали бы, что я прибегаю к сталинистским методам. К тому же есть профессиональная этика - осведомителей не выдавать. Кстати, председатель сегодняшнего трибунала уже в сталинские годы был таким отъявленным прохвостом, что его органам приходилось одергивать. При Хрущеве лизал зад Хрущеву, при Брежневе Брежневу. Теперь Горбачеву зад вылизывает. Если слетит Горбачев, этот подонок первым его продаст и ринется лизать зад новому начальству.

- Что же получается? Опять та же ложь?!

- Это уж вы сами разбирайтесь Мы свое дело сделали. Большинство из нас погибло ради того, чтобы... чтобы вы могли нас осудить, очернить и оплевать. Делайте жизнь лучше нас. Вы хозяева теперь.

- Какие мы хозяева?! Нас ни о чем не спрашивают.

- А вы думаете, раньше делалось по-нашему? Это теперь легко сказать не доноси, не клевещи, держись мужественно, протестуй... А на деле не так-то просто стать таким прекрасным человеком. Практически бессмысленно. И не то что не дадут, а сам не захочешь, причем отнюдь не по злобе. Что вы думаете, всю черную работу в прошлом прирожденные злодеи делали? Фанатики? Ничего подобного! Обычные люди. И вы на их месте поступали бы не лучше. Была рутина жизни. Люди работали. И те, кто становились жертвами, исполняли свою историческую роль. Время было такое. Оно диктовало свои законы поведения. Мы выполняли самую черную и неблагодарную работу истории. В итоге из нас сделали козлов отпущения.

- Вы много лет работали в органах. Были ли в Вашей жизни случаи, когда Ваша совесть была не чиста?

- Смотря по тому, как понимать совесть. Я лучше расскажу вам об одном случае, который мне до сих пор не дает покоя. Я из-за него испытываю если не угрызения совести, то чувство стыда.

Поклонником Сталина никогда не был. Был обычным комсомольцем. Хорошо учился. Культ Сталина вызывал у него негативные эмоции, но не настолько, чтобы протестовать открыто и вообще придавать этому особое значение. Он просто игнорировал это. О репрессиях знал, но тоже не очень переживал их. Его и его родственников это не касалось. Время от времени в институте становилось известно, что кто-то арестован как враг народа. В обвинения не то чтобы верили, скорее не хотели не верить. Тут дело было не в вере или неверии, а в чем-то другом. Была политика руководства, и рассказчик, как и люди из его окружения, эту политику так или иначе принимали. Она воспринималась ими как часть генеральной линии руководства. Принимая эту линию в целом, они принимали и ее части. Они были руководимыми, вроде солдат в армии, и это было не их дело сомневаться в правильности линии руководства. Аналогично рассказчик относился и к процессам тридцатых годов. Опять-таки дело не в том, что он на все сто процентов верил в их честность. Просто не было ни веры, ни сомнения. Тем не менее лично к Сталину он симпатий не питал. Ему не раз приходилось сталкиваться с антисталинистскими настроениями у своих соучеников. Он никогда не доносил на них. Ему доверялись. Как эти ни странно, он не был стукачом. Ему просто не предлагали быть им. Если бы предложили, скорее всего согласился бы.

Еще будучи студентом вступил в партию. Рабочее происхождение. Безупречная анкета, хорошая репутация. И в 1939 году ему предложили поступить в школу органов. Он согласился, это давало ему хорошую профессию. Окончил школу досрочно в начале войны, был направлен в особый отдел авиационной бомбардировочной дивизии. Проявил себя хорошим работником. Был назначен начальником особого отдела полка. Работа не имела в себе ничего романтического. Разоблачал мелкие преступления. Следил за умонастроениями людей. Высказывал свое мнение, когда речь заходила о наградах, званиях, должностях. Приходилось иметь дело и с политическими доносами. Они принимались во внимание. Но те, на кого писались доносы, хорошо воевали и погибали как герои. Так что такого рода доносам большого значения не придавали.

Но вот однажды ему передали заявления пилот и штурман одного экипажа. Это были доносы друг на

друга. Так как оба доносчика не были осведомителями и свои доносы подписали, рассказчик назвал их заявлениями. Доносчики каждый обвинял другого в одном и том же. Из бесед с ними рассказчик установил следующее.

Оба парня жили в деревне. Оба познали колхозы. Окончили школу в районном городишке. Учились в аэроклубе, затем - в авиационных школах, один - на пилота, другой - на штурмана. Случайно попали в один полк, попросились в один экипаж. Оба были склонны к гусарству, не прочь выпить и похохмить (пошутить и позлословить). Обоим осточертело прославление Сталина. Оба видели в нем причину всех зол, включая колхозы и поражения в начале войны. Говорили между собой на эти темы. Дружили и доверяли друг другу. Так было и на этот раз. Вечером отправились к девчонкам. Выпили основательно. По дороге в часть заговорили на ту же больную тему. Один сказал, что готов жизнью пожертвовать, лишь бы Сталина шлепнуть. Другой поддержал его. Пошутили. Посмеялись.

- А ведь в нашем положении это осуществимо, - сказал один. - До Москвы лететь пустяк. Нагрузим бомбы и вместо немецких объектов сбросим их на сталинскую дачу под Москвой.