- Вот так сказываются упрощенчество и отсутствие у людей натренированности! - зло сказал Кандыбин Бергу. - А на проверке вас заставят стрелять, как написано в Курсе стрельб. И мишени вам поставят под цвет местности, а не такие зеленые, как у вас. И вообще, для того чтобы солдата учить стрелять, нужно приходить на стрельбище в полевом обмундировании и ползать рядом с подчиненными по земле, а не ходить наглаженным и чистеньким. Занятия продолжайте, устранив указанные мною недостатки. Доложите о них командиру роты. Пусть он примет свои меры...

"Зоркий глаз у Матвея Степановича, - думал Ячменев, сидя в машине на заднем сиденье. - А я-то, святая простота, даже умилялся чистеньким видом Берга. Как будто сам на животе не ползал! Да, начинаю забывать строевую науку. Нехорошо это. Надо почаще на полевые занятия ходить".

На обратном пути Кандыбин и Ячменев увидели в поле, в стороне от дороги, еще одно подразделение.

- Это, кажется, взвод молодого лейтенанта, - сказал Ячменев, присматриваясь к офицеру, стоявшему перед строем. - Помните - новенький?

- Вот и хорошо. Посмотрим, что он собой представляет, - сказал Кандыбин и показал шоферу, чтоб свернул с дороги и ехал к подразделению.

- Был я в роте Зайнуллина в первый день после прибытия Шатрова, - стал рассказывать Ячменев, пока машина, прыгая на кочках, приближалась к взводу. - Специально ходил посмотреть, как новенький лейтенант за дело берется. Захожу в казарму, а он навстречу. "Куда направляетесь?" - спрашиваю. "Иду квартиру искать".

Кандыбин при этих словах неопределенно хмыкнул.

- Вот и я сначала подумал: время рабочее, квартиру можно искать и вечером, - продолжал Ячменев. - Но знаете, Матвей Степанович, как он открыто и прямо на меня тогда смотрел! Честный он, хороший парень. Не повернул назад, когда меня увидел, не

побежал к взводу рвение служебное показывать. Сказал прямо: иду квартиру искать - и точка!

- Сейчас посмотрим, - не возражая, сказал Кандыбин и вышел из газика.

Шатров доложил Кандыбину. Полковник, услышав тему занятий, вдруг сморщился, будто глотнул уксуса. Отвел Шатрова в сторону от солдат и, обращаясь к Ячменеву, сказал:

- Вот полюбуйтесь - огневая подготовка! Прицельных станков нет, ортоскопов нет, солдаты целятся в свет божий. И чему только их учат в училище! Ну объясните мне, товарищ лейтенант, почему вы так проводите занятия? Это же не учение, а мучение - напрасная трата времени!

- Товарищ полковник, я просто не знал, где взять приборы, в роте их нет, - сгорая от стыда, сказал Шатров.

Он сам понимал: так нельзя заниматься. Не скажешь же, что ваш приход в роту, товарищ полковник, помешал найти эти нужные приборы, что Зайнуллин отправил взвод побыстрее, чтобы не торчал он в расположении роты после сигнала приступать к занятиям.

- Отговорка всегда найдется. Но зачем врать? Спросите любого, он скажет - командирские ящики и все необходимое находится в складе учебных пособий. Я не знал. У нас в училище все это хранилось в роте.

- Вижу, если поговорить с вами еще пять минут, во всем виноватым окажусь я, а не вы! Занятия отменяю! Повторите их при полном материальном обеспечении. А вас накажу за халатность.

Полковник сел в автомобиль, сердито хлопнул дверцей.

"Что-то я сегодня весь день не в ногу, - невесело подумал Ячменев, беду с водой проспал, Берг мне поначалу понравился, Шатрова расхвалил".

А Кандыбин, поостыв от охватившей его злости, хотел было подшутить над Ячменевым по поводу его похвал лейтенанту, но, вспомнив, почему не отпустил замполита и возит с собой, решил промолчать. Однако про себя усмехнулся и подумал: "Все же при более хорошем твоем настроении я тебе, Афиноген Петрович, шпильку подпущу".

Вечером на совещании офицеров Кандыбин отругал Берга, а лейтенанту Шатрову за нерадивость объявил выговор.

После совещания к Алексею подошел Берг, за ним следовала "капелла". С серьезным видом, без тени улыбки, будто разговор шел о деле большой важности, Берг пожал Шатрову руку и сказал:

- Поздравляю вас, сэр, вам вставили фитиля и всунули первого рябчика.

Ланев и Савицкий прыснули.

- Ну что, пойдешь конспекты писать или с нами на танцы?

У Берга был победный вид отца, встречающего блудного сына.

При упоминании о конспектах у Алексея дрогнули губы, ему стало очень жаль труда, потраченного напрасно. Прежде - на мутную с похмелья голову, без подготовки, с одним желанием побыстрее отделаться - все проходило гладко. А тут единственный раз поработал от души, и такая несправедливость!

8

Весь вечер Шатров был хмурый. Сидел в слабо освещенном углу танцплощадки, слушал музыку. Мелодичное танго шептало о светлых залах, о столиках, уставленных хорошей посудой и закусками, о джазе и красивых женщинах. Музыка умоляла забыться, советовала наплевать на невзгоды, звала к независимости и отрешению от служебных забот. Но обида не сдавалась, она держала Алексея за горло и упорно напоминала о полученном выговоре. Шатров несколько раз ходил к буфету... Задолго до окончания танцев он сильно опьянел. Сегодня хмель был необыкновенно тяжелый. Жизнь казалась отвратительной. Не хотелось никого видеть. Шатров пошел домой.

...Утром он открыл глаза и по яркому солнцу понял: давно уже опоздал на службу. "Ну и пусть. Сегодня не встану. Буду отлеживаться", - решил он.

Однако долго лежать ему не пришлось - из штаба прибыл посыльный. Вытянувшись у двери, он доложил:

- Товарищ лейтенант! Вас вызывает командир полка!

- Иду.

- Приказано срочно...

Шатров поднялся с величайшим трудом. Ему хотелось послать всех к чертям, наплевать на приказы и на обязанности. Мучения, которые его терзали, были так велики, что казалось, кроме них, ничего на свете не существует.

Лейтенант оделся и пошел только потому, что за ним наблюдал солдат. Солдат шел рядом и делал вид, будто ни о чем не догадывается.

Полковник Кандыбин встретил злыми, холодными глазами:

- Как прикажете вас понимать? Это что - демонстрация протеста против вчерашнего выговора? Объявляю вам пять суток ареста за невыход на службу! Предупреждаю, дело кончится плохо, если вы не исправитесь.

У Шатрова стучало в висках, еле держали ноги, тошнота подкатывала к горлу. Он равнодушно смотрел на полковника и думал: "Только бы не читал длинной морали".

Дежурный по приказу полковника отвел лейтенанта на гауптвахту.

Маленькая комнатка, беленые стены, цементный пол, железная койка, солдатская постель. До Алексея никто, наверное, не испытывал радости при виде этой тюремной обстановки. А Шатров облегченно вздохнул: наконец-то один, наедине с желанной кроватью! Можно бухнуться на нее немедля, не раздеваясь, и заснуть.

Так он и сделал.

Разбудили Шатрова поздно вечером. Начальник караула долго тряс его за плечо. Открыв глаза, Алексей не сразу понял, где он и что происходит. Над головой тускло тлела испачканная известью лампочка. Рядом с кроватью стояли два офицера. У Шатрова было ощущение человека, который очнулся в больнице после автомобильной катастрофы. Он не сразу сообразил, где находится.

Один из офицеров сказал:

- Вы можете идти.

Начальник караула стукнул каблуками, отдал честь, вышел. В оставшемся Алексей узнал подполковника Ячменева. Шатров поднялся и стал приводить в порядок свое обмундирование.

Алексей старался вспомнить, что с ним произошло. Вместе с похмельной одурью из головы выветрились все последние события.

Он с волнением ждал, когда заговорит подполковник, надеясь из слов его понять, за что угодил на гауптвахту. Для Шатрова было бы одинаковой неожиданностью услышать и что совершил преступление, и что не отдал честь генералу.

Ячменев стоял низенький, кругленький, пристально смотрел на неопрятного, помятого лейтенанта. Алексей вспомнил, как Берг называл его Афоня и утверждал, что на гражданке в колхозе Ячменеву больше одной брички не доверили бы. Замполит сел на табуретку, печально вздохнул и сказал: