Лейтенант воевал всего полгода, а на передний край пришел впервые. И его поразила простота всего, что здесь есть. В сущности это была неглубокая траншея, в которой сидели солдаты. Один лежал, умирая, и что-то говорил заплетающимся языком. На этих солдат работал весь громадный аппарат армии: штабы, артиллерия, инженеры, интенданты, радио и телефон. Все это работало для того, чтобы сидящие здесь люди в замаранных глиной шинелях шли вперед.

Долго размышлять по этому поводу Никольскому не пришлось. Появились немецкие бомбардировщики. Солдаты с небескорыстным любопытством следили за тем, куда самолеты полетят, в глубине души надеясь, что они пролетят мимо. Однако оказалось, что цель этих черных ревущих сорока пяти "юнкерсов" именно они, маленькие люди в мелкой траншее. Со свистом посыпались кассеты с противопехотными бомбами, и замирало сердце в предчувствии боли и смертельного удара.

Весельчаков с капитаном остались стоять в траншее во весь рост, сурово игнорируя бомбежку и, словно из деликатности, не замечая припавших к земле солдат. Когда самолеты отбомбились, капитан сказал:

- Сейчас снова начнется, - и крикнул звенящим юношеским голосом: Рота, приготовиться!

Показался майор Гарин с наганом в руке.

Никольский вспомнил, что и у него есть пистолет, и вынул его из кабуры. Он слышал, как пожилой старший сержант с черными усами говорил в сторонке майору Гарину:

- Да зачем вы сюда пришли, товарищ майор? Идите в штаб полка, неужели мы без вас не справимся?

Ответа Гарина Никольский не услышал. Солдаты начали стрелять. Стрельба их казалась Никольскому недружной и малоубедительной. Немцы, впрочем, были другого мнения, они, как сообщил кто-то, остановились и залегли.

Капитан Чохов взглянул на Никольского исподлобья и сказал:

- Из пистолета за четыреста метров кто же стреляет? Возьмите вон у раненого винтовку.

Никольский взял винтовку у раненого и, став у бруствера, начал стрелять. С каждым выстрелом его душа все больше переполнялась необычной уверенностью в себе. Он не знал, попадают ли его пули в цель. Но он знал, как и все остальные здесь, что он стоит насмерть, по-сталинградски, и никуда отсюда не уйдет.

Это и было то, что по телефону и в штабных документах называлось: атаки противника отбиты с большими для него потерями.

Стоящий рядом молодой капитан закурил папиросу, и спичка в его руке не дрожала.

- Хватит стрелять, - сказал он. - Немец отошел. Разве вы не видите?

Никольский этого не видел. Он ничего не видел. Ему все хотелось стрелять и стрелять.

XVII

Сначала никто не понял, каким образом здесь, в передней траншее, оказался начальник политотдела дивизии полковник Плотников. Он постоял рядом с солдатами, некоторое время смотрел на немцев в бинокль, затем спросил у Чохова:

- Ну, как дела, капитан? Выстоим?

- Выстоим, - сказал Чохов.

- Чего же ты так мрачно глядишь? - усмехнулся полковник. - Раз выстоим, значит, веселей надо... - Он снова посмотрел в бинокль, потом осведомился: - Солдаты завтракали?

- Нет еще, - сказал Чохов.

- Почему не завтракали? Что за безобразие! Где твой старшина?

Перетрусивший Годунов побежал в лес к полевой кухне.

- И водочки неси! - крикнул ему вслед Плотников.

Он прохаживался среди солдат, потом велел углублять траншею, пока тихо. Наконец Сливенко первый догадался спросить:

- А как вы сюда попали, товарищ полковник?

Плотников засмеялся:

- Пробрался, как видишь!.. Что же было делать? Пришлось ползком пробираться!.. Да и окружены вы не так уж плотно, это только так говорится: в окружении... Немцы - те, кажется, думают, что не вы, а они в окружении...

- Могли к немцам попасть, - укоризненно заметил Сливенко.

- Я под охраной пришел, с разведчиками.

Действительно, капитан Мещерский с дивизионными разведчиками тоже находился здесь. Мещерский поздоровался с Чоховым, потом подошел к полковнику и сказал:

- Тут майор Гарин в соседней роте. И Никольский здесь, оказывается.

- Вот вам и подкрепление из дивизии! - усмехнулся полковник. - А вы жалуетесь: мало людей!

Гарин уже бежал по траншее к полковнику. Он был изумлен и испуган до крайности.

- Зачем вы сюда пришли?! - вскричал он.

- Ладно, ладно! - вдруг рассердился полковник. - Охота всем меня учить и охранять мою жизнь! Лучше берите-ка, начальнички, лопатки и помогите солдатам углубить траншею, быстро, пока немец не возобновил свою музыку...

Чохов, стоя рядом с Мещерским, тихо сказал:

- А начальник политотдела отчаянный!

- Он всегда такой, - сказал Мещерский.

С приходом Мещерского Чохов стал смотреть на все происходящие тут, такие будничные для командира стрелковой роты, события с какой-то новой для него точки зрения. "Возьмет и опишет", - думал Чохов, и все, что кругом делалось, приобрело новую, яркую окраску; оно стало темой для будущих стихов. Голос Чохова сделался еще тверже, команды - еще ясней и короче. Чохов даже обратил внимание на природу - молодую травку, росшую за бруствером, и на разлившуюся бурную речку слева от позиций.

Мещерскому, однако, было совсем не до стихов. Он позабыл о них. Немцы снова готовились к атаке. Рокот спрятанных в глубине рощи Круглой танков становился все громче. Видимо, туда прибыло подкрепление.

Годунов и другие старшины принесли в траншею завтрак и водку. Стало веселей. Пичугин даже начал переговариваться с немцами, залегшими на опушке рощи Круглой:

- Хенде хох - и к нам на фрюштюк!

Веселье продолжалось недолго. Опять начался бой. Танки, скрытые в лесу, осыпали траншею болванками. Затем откуда-то из-за рощи забили немецкие скорострельные пушки. Черные фигурки немцев опять поднялись и пошли вперед. Следом за ними показалась цепь танков: тридцать две машины. Они поравнялись с пехотинцами, обогнали их и медленно, тяжело двинулись к траншее.

Все застыли на местах. Ложки с тихим звоном упали в котелки.

- Кто свою порцию не допил? - крикнул Годунов, подняв над головой фляжку с водкой; мимо фляжки, визжа, пронеслась пуля.

Не выпил свою порцию ефрейтор Семиглав. Однако он уже стоял у ручного пулемета, и пить ему не хотелось. Он уступил водку Пичугину, который, выпив, крякнул, встал и, не спеша, подошел к своей винтовке, лежавшей на бруствере.