Лузай рассказывал о битвах в Руммалии. Рассказ его был прост, правдив, и это белобровым нравилось. Но только лишь Лузай дошел до перемирия, как Торстайн встал, сказал:
- Об этом мы уже наслышаны. Ты лучше вспомни о других походах.
Лузай опять рассказывал. И снова его слушали с почтением - все, даже Сьюгред. Мне было обидно.
Потом, уже почти под утро, Торстайн сказал:
- Довольно. Хальдер, я думаю, уже устал от нас. Пора и нам ложиться.
Нам постелили у огня. Лузай - счастливый человек! - как лег, так сразу же заснул. А я лежал, закрыв глаза, и думал: ну, вот я и пришел сюда, а дальше что? И ярл ли я? И звал ли меня Хальдер? И... Много я еще о чем в ту ночь успел подумать! Когда же я заснул, мне снился Хальдер: и он был мальчиком, и я был мальчиком, и мы стояли на поляне, в руках у нас были мечи - и мы рубились. То он меня одолевал, то я его, то снова он, то снова я, и тогда я кричал, грозил ему...
И этот крик меня и разбудил. Я подскочил и осмотрелся. Лузая рядом не было. И никого в землянке не было. Через распахнутую дверь я видел свет. Так, значит, уже день...
- Ярл, - тихо сказал кто-то, - ляг.
Я резко обернулся...
Сьюгред! Она стояла рядом, на коленях. И снова повторила:
- Ярл!
Я улыбнулся и сказал:
- А, это ты, красавица!
Она насупилась, ответила:
- Так говорить нельзя. Я не твоя раба. Ляг, ярл.
Я лег. А она опустила ладонь на мой лоб и уже почти доброжелательно продолжала:
- Тебе нужно еще немного отдохнуть, и тогда ты будешь совсем здоров.
- А что, я разве был болен?
- Да, очень. Ты ночью страшно кричал. Отец велел, чтобы все немедленно вышли отсюда и не слышали твоих криков.
- А что, - настороженно спросил я, - я кричал нечто такое, чего нельзя слышать другим?
- Нет, почему же, можно, - чуть слышно ответила Сьюгред. - Мужчины часто так кричат, когда у них есть враг. И так и ты кричал, убить его грозил.
- Кого? Я называл, кого?!
- Да. Называл.
Мне стало жарко. Я думал, думал... А потом воскликнул:
- Но это ложь! Зачем мне убивать его? Он ведь и так уже убит!
- Но, значит, не тобой. Или не так, как ты того хотел.
Сказала - и смотрела на меня! Смотрела пристально! Тогда я медленно, как будто невзначай, отвел глаза. А Сьюгред продолжала:
- Сперва отец сильно разгневался. А после засмеялся и сказал, что он теперь все понял! Что Хальдер для того и призывал тебя, чтобы ты все рассказал, как есть, а он, отец, потом отомстил бы тебе за него, за своего сородича. И он отомстит! Но будет это честно, по закону - он вызовет тебя сражаться на мечах.
- Сегодня?
- Нет. Сегодня ты наш гость. А завтра - враг. И завтра он тебя убьет.
Я снова повернулся к Сьюгред, хотел было спросить: "А если я его убью?"... но почему-то промолчал. И просто так лежал, смотрел на Сьюгред, думал, что до чего же она красивая! А Хальдер... Неужели это правда, что Хальдер заманил меня? А что тогда Лузай?! И я спросил:
- А где мой человек?
- На берегу. Беседует с дружиной. И там же мой отец.
Ну что ж, подумал я, им есть о чем поговорить. Лузаю теперь нужно доказать, что он здесь ни при чем, что он был верен Хальдеру. А я буду молчать! Я ничего им не скажу, ибо теперь всякое мое слово они будут невольно воспринимать как мою лживую попытку оправдаться. Но этого не будет, нет! Я - ярл! А если и не ярл, то только по рождению, но по тому, как я уйду, я буду настоящим ярлом!
Подумав так, я сразу успокоился и, повернувшись к Сьюгред, сказал так:
- Все хорошо. Ступай.
Она не шелохнулась. Тогда я улыбнулся и сказал:
- Ступай, моя красавица! Я больше не держу тебя.
Она сказала:
- Глупый ты.
- Да, глупый, - согласился я. - И потому ступай.
Она ушла. А я лежал. Я знал: завтра Торстайн убьет меня - ведь не зря же Хвакир так жутко, дико выл, когда мы расставались с ним - стоял на берегу, смотрел мне вслед и выл, и выл, и выл! Он, значит, знал, что меня ждет, он чуял, что замыслил Хальдер. Да и Белун, конечно, тоже это знал, но промолчал. И знал и Хрт! Но не остановил. А если это так, то, значит, я не просто ухожу, а по его велению. И я буду с мечом - это почетно. А каково было Щербатому? Его-то ведь сожгли! Конечно же, он проклинал меня. И ведь было за что! И Хальдер, я уверен, проклинал меня - и Хальдер тоже прав, я не ропщу на Хальдера, а нынче я и вовсе благодарен Хальдеру - ведь он позволил мне уйти с мечом. И завтра я уйду. Но я уйду к своим богам, а он ушел к своим. И, значит, нам никогда уже не встретиться. А жаль! Ведь если бы...
А! Что теперь! И я лежал и размышлял. И так я пролежал почти весь день. Никто меня не беспокоил. Было тихо. И на душе моей было легко и тихо. Я знал, что меня ждет, я приготовился. И мне, признаться, даже не терпелось: скорей бы день прошел, скорей бы миновала ночь, а там - в мечи и в тьму! А там - в неведомую, но, как говорят, счастливую страну! Хей! Хей!
Но вот пришел Торстайн. Сказал:
- Вставай. Сейчас придут рабы и будут накрывать на стол. Негоже при рабах лежать. Еще подумают: ты оробел, не можешь и подняться.
- Да, - сказал я, - ты прав. Пойдем.
Мы вышли из землянки, сели на скамью. Торстайн сказал:
- Сегодня ты мой гость. Пир - в твою честь. А завтра я хочу убить тебя.
- То есть, ты вызываешь меня?
- Да, вызываю.
- Что ж, будь по-твоему.
Мы помолчали. Потом Торстайн опять заговорил; на этот раз он спросил у меня:
- У тебя есть последнее желание?
- Пока что нет, - ответил я. - Я еще слишком молод, чтобы думать об этом.
- Но завтра я тебя убью!
- Это совсем не обязательно.
- Нет, обязательно! - гневно вскричал Торстайн и, весь трясясь от возмущения, встал, плюнул на землю, прямо передо мной, и широкими шагами ушел в землянку.
А я левой ногой растер его плевок. Вот до чего он был тогда неосторожен!
Итак, Торстайн ушел к себе в землянку, и стал распоряжаться там, всех подгонял и торопил, покрикивал на нерадивых. А я сидел себе у входа и помалкивал, смотрел по сторонам. Вижу: идут Торстайновы дружинники, а среди них идет Лузай, и он держится с ними так, как будто бы он их давным-давно знает, как будто он и сам из здешних. Идет - и вот уже меня не замечает, и вот уже почти проходит мимо...
- Лузай! - окликнул я.
Он вздрогнул и остановился. Я поманил его рукой. Он подошел.
