– Да, все зависит от этого. И вот…

Она вынула из сумки еще одну черную книжечку.

– Открой.

Я прочел: «Констанция Раттиган» и адрес ее дома на берегу – и открыл первую страницу. Фамилии были все на А.

– Абрамс, Александер, Аллен, Алсоп.

Я стал читать дальше:

– Басс, Бенсон, Бертон, Болдуин, Брэдли…

Кончики пальцев у меня похолодели.

– Это ведь все твои друзья? Фамилии сплошь знакомые.

– И что?

– Не все, но большинство похоронены на Лесной Лужайке. И вот их откопали. Кладбищенская книга, – проговорил я.

– И похуже, чем та, девятисотого года.

– Почему?

– Эту я уже несколько лет назад отдала. «Голливудским помощникам». У меня не хватало духу вычеркивать фамилии. Мертвые накапливались. Осталось всего несколько живых. Но я эту книжку отдала. И вот она вернулась. Я нашла ее вечером, после пляжа.

– Боже, ты купаешься в такую погоду?

– И в дождь, и в солнце. Возвращаюсь вечером, а она лежит во дворе, словно надгробие.

– Записки не было?

– Слов тут не нужно.

– Господи Иисусе. – Я взял в одну руку старый справочник, а в другую книжечку Раттиган, испещренную буковками и цифрами.

– Две почти что Книги мертвых.

– Ага, почти что, – кивнула Констанция. – Посмотри сюда, сюда и вот сюда.

Она показала мне на трех страницах три фамилии, каждая обведена красными чернилами и помечена крестиком.

– Эти фамилии? Они какие-нибудь особенные?

– Да, особенные. АВ мертв. Так, во всяком случае, я думаю. Но, видишь, они помечены? Помечены крестиками, и что бы это значило?

– Кандидаты на тот свет? Следующие?

– Да, то есть нет, не знаю, только мне страшно. Гляди.

Фамилия Констанции, в самом начале, тоже была отмечена красным кружком и крестиком.

– Книга мертвых плюс список вероятных кандидатов в покойники?

– Как она тебе на ощупь, эта книжка?

– Холодная. Ужасно холодная.

Дождь барабанил по крыше.

– Кто бы мог устроить тебе такое, Констанция? Назови нескольких.

– Черт, да сколько угодно. – Она помолчала, прикидывая. – Поверишь, если я скажу девятьсот? Плюс-минус дюжина.

– Бог мой, список подозреваемых длинноватый.

– За тридцать-то лет? Скудненько.

– Скудненько? – воскликнул я.

– Рядами выстроились на берегу.

– Ты не обязана была их впускать!

– А если они все кричали: Раттиган?!

– Ты не обязана была слушать.

– Что это, хор баптистов?

– Прости.

– Ладно. – Большим глотком она прикончила бутылку и поморщилась. – Поможешь найти этого сукина сына или сукиных сынов, если их двое – каждый подбросил по книге.

– Я не детектив, Констанция.

– А не ты ли, помнится, чуть не потоп в канале с этим психом Чужаком?

– Ну…

– А не тебя ли я видела в соборе Нотр-Дам на студии «Феникс» с Горбуном? Помоги мамочке, пожалуйста.

– Подумаю утром. Не на сонную голову.

– Эта ночь не для сна. Приласкай лучше эту старую развалину. А теперь…

Она встала, держа в руках две Книги мертвых, пересекла комнату, распахнула дверь в черную хлябь, где прибой размывал берег, и нацелилась.

– Погоди! – выкрикнул я. – Если я возьмусь помочь, мне они понадобятся!

– Молодчина. – Она закрыла дверь. – Постель и ласки? Но без механического монтажа.

– И в мыслях не было, Констанция.

Без четверти три, среди грозовой ночи, у самого бунгало с жутким сверканием воткнулась в землю молния. Разразился гром. Мыши в стенах подохли с испугу.

Раттиган подскочила в постели.

– Спаси меня! – завопила она.

– Констанция! – Я вгляделся в тьму. – Бога ради, ты к кому обращаешься? К себе или ко мне?

– К любому, кто слушает!

– Мы все слушаем.

Она лежала в моих объятиях.

В три пополуночи, в час, когда умирают все, кому нужно умереть, зазвонил телефон.

Я поднял трубку.

– Кто это с тобой в постели? – Мэгги говорила из местности, где в помине не было ни дождя, ни грома с молнией.

Я поискал глазами загорелое лицо Констанции, белый череп, прикрытый летней плотью.

– Никого, – ответил я.

И почти не соврал.

Утром, в шесть, где-то там занялся рассвет, но его было не видно из-за дождя. Молнии все еще сверкали, фотографируя прибой, захлестывавший берег.

Небо прорезала невероятно мощная молния, и я понял, что, пошарив по другому краю кровати, никого там не найду.

– Констанция!

Передняя дверь стояла распахнутой, как выход со сцены, дождь барабанил по ковру, две телефонные книги, большая и маленькая, были брошены на пол, с расчетом, чтобы я их заметил.

– Констанция, – испуганно повторил я и огляделся.

По крайней мере, платье надела, подумал я.

Набрал ее номер. Тишина.

Я накинул дождевик и, ослепленный дождем, дотащился по берегу до дома Констанции, похожего на арабскую крепость; и снаружи и внутри он был ярко освещен.

Однако теней нигде не мелькало.

– Констанция! – громко позвал я.

Свет продолжал гореть, было тихо.

На берег набежала чудовищная волна.

Я присмотрелся, нет ли на песке ее следов, ведущих к морю.

Следов не было.

Слава богу, подумал я. Хотя следы могло смыть дождем.

– Будь здорова! – выкрикнул я.

И пошел прочь.

Позднее я, прихватив две упаковки по полдюжине пива, отправился по пыльной тропе через заросли деревьев и диких кустов азалии. Постучался в резную, в африканских узорах, дверь Крамли и стал ждать. Постучался еще раз. Тишина. Я поставил к двери одну из упаковок и отошел.

Секунд через восемь-девять дверь чуть приоткрылась, высунулась рука в пятнах никотина, схватила пиво и втянула его внутрь. Дверь захлопнулась.

– Крамли, – крикнул я и подбежал к двери.

– Проваливай, – послышалось из дома.

– Крамли, это Чудила. Впусти меня!

– И не подумаю. – Первую бутылку Крамли уже открыл: голос его прочистился. – Звонила твоя жена.

– Черт! – шепотом выругался я.

Крамли сделал глоток.

– Сказала, стоит ей уехать из города, ты непременно свалишься с волнолома в залежи гуано или затеешь встречу по карате с командой лилипутиц-лесбиянок.

– Ничего подобного она не говорила!

– Слушай, Уилли, – (это в честь Шекспира), – я человек немолодой, эти кладбищенские карусели и люди-крокодилы, что плавают в полночь в глубине каналов, не по мне. Кинь другую упаковку. Благодари Бога за твою жену.

– Проклятье, – процедил я сквозь зубы.

– Она сказала, если ты не остановишься, она вернется домой раньше времени.

– Так она и сделает, – пробормотал я.

– Хуже нет – жена заявляется рано и портит потеху. Погоди. – Он глотнул. – Ты, Уильям, хороший парень, но отлезь.

Я опустил на крыльцо вторую упаковку пива, водрузил на нее телефонный справочник 1900 года и личную телефонную книжку Раттиган и отошел.

После долгой паузы рука вновь высунулась, по методу Брайля ощупала книги, скинула их и схватила пиво. Я ждал. Наконец дверь опять приоткрылась. Рука с любопытством обшарила книги и утянула внутрь.

– Отлично! – вырвалось у меня.

Отлично, думал я. Часа не пройдет, и, клянусь богом… он позвонит!

Через час Крамли позвонил.

Но не назвал меня Уильямом.

– Дерьмо на дерьме. Ничего не скажешь, умеешь ты закинуть крючок. Ну, что это за чертовы Книги мертвых?

– Почему ты так говоришь?

– Проклятье, я рожден в покойницкой, воспитан на кладбище, прошел обучение в Долине Царей вблизи Карнака в Верхнем Египте – или это Нижний? По ночам мне снится иногда, что я завернут в креозот. Как не узнать Мертвую книгу, если тебе ее подадут с пивом?

– Все тот же старина Крамли, – проговорил я.

– Как ни досадно. Когда повешу трубку, позвоню твоей жене!

– Не надо!