Жизнь обошлась с Викторовым сурово, но это никак не испортило ему характер.

Мальчиком он заболел костным туберкулезом, и летом сорок первого года его отправили в Крым лечиться в санаторий.

А вывезти не смогли.

Когда пришли немцы, Ричард отступал вместе с нашими войсками. В Керчи он лежал у пулемета - там уже не приходилось разбираться, кто взрослый, а кто ребенок. На одном из послед,них катеров его, тяжело раненного в ногу, вывезли в Новороссийск. Затем - в район Теберды, в больницу. Туда вскоре тоже прорвались немцы, и детей уводили по горным тропам.

Все эти месяцы мать искала его, не веря, что мальчик погиб.

Она разыскала сына в Баку.

К тому времени, когда Ричард пригласил меня в Дом литераторов, он уже прославился двумя фантастическими фильмами для детей - "Москва - Кассиопея" и "Отроки во Вселенной". В те годы (впрочем, и в последующие) они были лучшими фильмами подобного рода в нашей стране.

Мы подружились - с таким хорошим человеком нельзя было не подружиться. И сценарий двух фильмов написали хоть и не быстро, но без конфликтов.

Работа с Викторовым для меня связана с Ялтой. С разными временами года, с Чайной горкой - общежитием Ялтинской студии, гостиницами, от шикарной по тем временам "Ялты" до общежитий в блочных пятиэтажках на крутых склонах ялтинских окраин.

Самой запоминающейся поездкой была первая, когда мы писали киносценарий "Через тернии к звездам". Писали вчетвером: я, Викторов, художник Загорский и оператор Антипенко. Все чудесные люди, но мне с ними было тяжело.

И вот почему.

Они жили наверху, на Чайной горе, где находился студийный дом, вернее, общежитие. Я же остался внизу, на набережной, в моей родной "Ореанде".

Беда заключалась в том, что Викторов в те недели питался только овощами. Очищал организм от мясной скверны. Костя Загорский проходил "сыроядский" этап в своей биографии, то есть ел только сырые овощи. Но всех перещеголял Антипенко, который голодал "по Брегту".

К девяти я поднимался на крутую гору, цвела глициния, пахло морем, утром было прохладно, и подъем не казался трудным.

Мы садились работать.

На столе стоял поднос с морковкой, салатом и редиской. Работали мы до трех, и желающие грызли морковку. К трем часам, когда кончали это занятие, я доходил до точки.

Попрощавшись, Загорский с Ричардом шли соображать себе скромную растительную пищу, а Антипенко брал большую бутыль, чтобы купить на набережной в аптеке дистиллированной воды - единственное, что ему разрешил употреблять Брегг. Мы спускались до набережной минут десять - пятнадцать, и весь этот путь Саша рассказывал мне о работе своих внутренних органов голодающих эти проблемы живо волнуют.

Пока мы брели вниз, я узнавал последние сводки с поля боя: и цвет испражнений, и оттенки мочи, и состояние ишаков - все волновало этот мощный ум!

На набережной мы прощались с Антипенко, он уходил к аптеке, а я мчался в ресторан, где в пустом зале меня уже ждал бифштекс и сто граммов водки.

И я приходил в себя. Все это чуть не кончилось трагически.

Когда через месяц голодания Саша стал выходить из него, то он что-то не так сделал и угодил в реанимацию. К счастью, откачали...

Киногруппа почти всегда похожа на своего режиссера, как собака на старого хозяина. Викторовская группа была солидной, семейной, в ней не ломались тонвагены, не пропадали в запой осветители, а актеры не дрались в ресторанах. Вечером Ричард садился к телефону и подробно выяснял со своими детьми Аней и Колей, оставшимися в Москве, что сегодня было в школе, что задали и что предстоит завтра. Я сочувствовал его ребятам, но семейство, включая маму Ричарда, которая жила в том же доме и на том же этаже, было настолько дружным, что слезы, если и бывали, оставались невидимыми миру. А если случалось, что мы, примкнувшие к группе, загуливали и возвращались в гостиницу в час ночи, то всегда рисковали увидеть Ричарда на балконе. Молчаливого, глядящего на звезды и ни в чем нас не упрекающего.

Мы переходили на бег трусцой и охваченные стыдом и ужасом разбегались по комнатам.

Через несколько лет мы возвратились в Ялту, чтобы дописывать сценарий и снимать новый фантастический фильм "Комета". Несчастливый, неладный, убивший Ричарда и оставшийся практически неизвестным. Хотя по тем временам мы с Ричардом старались сказать в нем куда больше, чем было положено, и если бы не болезнь Ричарда, наверное, фильм стал бы событием. Недаром Госкино сразу же потребовало фильм целиком переделать.

Никто не знает, что "Комета" оказалась чемпионом страны по числу режиссеров, которые в нем сыграли. В Крыму летом немало групп или вольных кинодеятелей. Ричард загорелся идеей всех их задействовать в нашем фильме. Так что там играли В. Басов, Ю. Чулюкин, П. Арсенов и так далее.

"Комета" интересна мне и сегодня как попытка осмыслить сюжет-катастрофу, не новый в фантастике, но на нашем российском материале; увидеть, к какому идиотизму приведет эта ситуация в одном отдельно взятом Советском Союзе. Задано: к Земле летит комета (а задумали мы фильм, когда к Земле летела комета Галлея). Все ученые, комментаторы и знающие люди уговаривают наш народ, что комета ничем страшным не грозит.

А на берегу Крыма, в курортном городке всех охватывает паника. Доведенная нами до бескрайнего идиотизма. Оказывается, никакая комета не сравнится по опасности с нами самими...

Мы сделали "Комету", и в последний день съемок Ричарда поразил инсульт. Викторов прожил еще полгода, но так и не пришел в себя.

А на материал фильма накинулось Госкино. Дело в том, что режиссеры не любят показывать чужим людям, а тем более начальству сырой, несмонтированный, неозвученный материал, потому что чужие люди, а тем более начальство, воспринимают "полработы" как окончательный продукт. Без Ричарда с его пробивной силой фильм оказался осиротевшим. Госкино накидало полную корзину убийственных замечаний, утверждая, что советским людям несвойственно паниковать и питаться слухами, и требуя снять реплику попавшего в кораблекрушение узбека: "Даже чаю нет!" - как намек на нехватку некоторых товаров в торговой сети.

С намеками всегда плохо. Они называются научным словом: "аллюзия". Под аллюзию можно подвести что угодно.

Я позволю себе отвлечься и вспомнить о драме, имевшей место в журнале "Химия и жизнь" именно из-за очередной аллюзии.

Шла статья о биодобавках в корм скоту. Над заголовком был нарисован грузовик, едущий на читателя, в кабине сидели счастливые свинья и корова, а сам грузовик был с верхом гружен мешками с этими самыми добавками.

Когда журнал уже был в производстве, кто-то вспомнил, что надвигается очередной съезд нашей любимой партии. И тогда по требованию редактора над заголовками всех материалов номера появилась надпись: "Навстречу двадцать какому-то съезду КПСС!" Все было хорошо, но чин в ЦК, который курировал популярные журналы и пролистывал их перед выпуском, посмотрел на картинку, где ехали свинья и корова, а над ними было написано: "Навстречу...", перепугался, побежал к заведующему сектором, тот бросился к заведующему отделом. Не знаю, рассматривали ли вопрос на Политбюро, но этот казус послужил одной из причин изгнания из журнала милейшего и умнейшего заместителя главного редактора Черненко (главный - академик Петрянов-Соколов - был существом олимпийским и появлялся в редакции в торжественные дни). Решение ЦК гласило: тираж отправить под нож! То есть все 400 тысяч экземпляров!

История зловеще повторялась - вспомните эпизод с "Искателем".

И тогда редакция, чтобы спасти журнал, обратилась ко всем авторам и друзьям журнала отправиться в город Чехов и там принять участие в операции: вырезать из номера злополучную страницу и вклеить на ее место другую, без свиньи и коровы.

Несколько дней, сменяя друг друга, мы работали в Чехове.

Ударным трудом мы спасли журнал от участи худшей, чем смерть.

Кстати, в соседнем цехе то же самое происходило с журналом "Работница" (а может, "Коммунальное хозяйство" - не помню точно). Там на обложке были сфотографированы работницы передовой прачечной. В ЦК КПСС заметили, что на груди одной из прачек поблескивает нательный крестик. Обложку содрали. Подозреваю, что сотрудника ЦК, принявшего это решение, сегодня можно встретить в церкви.