Однако теперь мне было не до собаки. Из смежной комнаты явился мой слуга; если я когда-либо и видел ужас в лице человеском, этот момент настал. Встретив Ф. на улице, я бы не узнал его, настолько исказились его черты. Слуга вихрем пронесся мимо меня, еле слышно прошептав:

"Бегите, бегите! Оно гонится за мной!" Бедняга добежал до двери, распахнул ее и выскочил на лестничную площадку. Я непроизвольно последовал за ним и окликнул, веля остановиться; но, не слыша меня, он промчался вниз по лестнице, цепляясь за перила и перескакивая через несколько ступенек сразу. Я слышал, как входная дверь открылась и снова захлопнулась. Я отался один.

Только мгновение я колебался, думая, не последовать ли примеру слуги; но гордость и любопытство в равной степени не позволили мне позорно обратиться в бегство.

Я вернулся в спальню, закрыл за собою дверь и осторожно вступил в смежный покой. Я не обнаружил ничего такого, что оправдало бы страх моего слуги. Я снова тщательно изучил стены, проверяя, не обнаружится ли потайной двери. По-прежнему ни следа. Тускло-коричневые обои затягивали стены сплошняком, не видно было даже места стыка. Откуда же Тварь (уж кем бы она ни оказалась), перепугавшая беднягу до такой степени, проникла внутрь, ежели не через мою собственную спальню?

Я вернулся к себе, закрыл и запер дверь смежной комнаты и остановился перед очагом, не теряя бдительности, ко всему готовый.

Я видел, что собака забилась в угол и всем телом прижимается к стене, словно пытаясь в буквальном смысле слова протиснуться внутрь. Я подступился к бультерьеру и заговорил с ним; тот явно себя не мнил от ужаса. Он скалил зубы, с клыков капала слюна; прикоснись я к нему, пес всенепременно укусил бы меня. Похоже, бультерьер меня не узнавал.

Кто видел в Зоологическом саду кролика, забившегося в угол под гипнотизирующим взглядом змеи, тот отчасти сможет вообразить себе страдания моего пса.

Видя, что все мои усилия успокоить бультерьера ни к чему не приводят, и опасаясь, что его укус в этом состоянии окажется столь же смертоносным, как в случае бешенства или водобоязни, я оставил пса в покое, выложил оружие на стол у огня, уселся сам и снова взялся за Маколея.

Чтобы не создалось впечатления, будто я ставлю себе в заслугу храбрость, или, скорее, хладнокровие, кои читатель может счесть отчасти преувеличенными, да простится мне, если я отвлекусь и позволю себе одно-два самонадеянных замечания.

Поскольку я считаю, что выдержка, иначе называемая храбростью, прямо пропорциональна привычности обстоятельств, помянутое ощушение обуславливающих, я должен сказать, что давно знаком со всеми экспериментами, относящимися к области Чудесного. Я наблюдал немало весьма необычных явлений в разных частях света явлений, которые, возьмись я их охарактеризовать, слушатель счел бы вымыслом либо приписал воздействию сверхъестественных сил.

Моя теория состоит в следующем: Сверхъестественное суть Невозможное, а то, что обычно называется сверхъестественным всего лишь одно из проявлений законов природы, относительно коего мы до поры пребываем в неведении.

Так что, если передо мною вдруг явится призрак, я не имею права сказать: "Итак, сверхъестественное возможно", но скорее: "Итак, явление призрака, вопреки общепринятому мнению, соответствует законам природы т.е. сверхъестественным не является".

При этом, во всем, что мне доселе доводилось наблюдать, и, по чести говоря, во всех чудесах, что современные дилетанты-любители тайн почитают непреложным фактом, всегда требуется посредничество живого человека, то есть материального фактора. На континенте и по сей день встречаются маги, претендующие на то, что они, якобы умеют вызывать духов. Допустим на мгновение, что это правда; и все же одушевленный, материальный объект, т. е. маг при том присутствует; именно он и является тем вещественным орудием, посредством которого, благодаря определенным особенностям конституции, те или иные непривычные явления воспринимаются нашими органами чувств.

Опять-таки, допустим, что не лгут истории о вестях из потустороннего мира, столь распространенные в Америке из ниоткуда доносятся музыкальные и иные звуки, невидимая рука чертит письма на бумаге, предметы мебели передвигаются сами по себе, как бы без участия человека, либо кто-то видит и ощущает прикосновение рук, лишенных тела — все равно при этом требуется посредничество медиума, то есть живого существа, наделенного физическими особенностями, каковые и обуславливают подобные явления. Короче говоря, во всех этих чудесах, даже если предположить, что речь идет не о мошенничестве, должен присутствовать человек вроде нас, посредством которого, или через которого, производятся подобные эффекты.

Так обстоит дело с широко распространенным ныне явлением гипноза или электробиологии; на ум объекта воздействуют через материального посредника. Даже если предположить, что загипнотизированный объект воздействия и в самом деле подчиняется воле или пассам гипнотизера, находящегося на расстоянии ста миль; все равно отклик вызван материальным фактором; воздействие осушествляется посредством материальных флюидов: назовите их Электричеством, назовите Одом [1], назовите как угодно, что обладают способностью преодолевать пространство и проникать сквозь преграды, так что материальный эффект передается с одного объекта на другой.

Отсюда все, что я до сих пор видел либо ожидал увидеть в этом необычном доме, по моим представлениям, осуществлялось благодаря вмешательству медиума, то есть такого же смертного, как и я, и эта мысль полностью исключала благоговейный страх, каковой в ходе приключений достопамятной ночи неизбежно подчинил бы себе тех, кто воспринимает как сверхъестественное все выходящее за пределы привычных явлений природы.

Итак, поскольку я предполагал, будто все, что явилось или еще будет явлено моему восприятию, исходит от человека, обладающего врожденной способностью вызывать подобные эффекты и имеющего причину это делать, моя теория вызывала во мне интерес скорее философский, нежели суеверный.

Так что могу сказать, положа руку на сердце, что я сохранял невозмутимую способность к наблюдению, подобно любому экспериментатору-практику, ожидающему результатов редкого, и, возможно, опасного сочетания химических элементов.

Разумеется, чем надежнее ограждал я разум от влияния воображения, тем более подобный душевный настрой располагал к беспристрастному наблюдению; так что я обратил взгляд и мысль к ясным, словно день, рассуждениям Маколея.

Но вот я почувствовал, как нечто новое встало между страницей и источником света; на книгу пала тень.

Я поднял глаза и увидел то, что с трудом поддается описанию, ежели вообще поддается.

То была Тьма, возникшая из воздуха. Тьма крайне неопределенных очертаний. Не могу сказать, что она приняла человеческое обличие, и однако же более походила на человека, или скорее тень, нежели на что другое.

Она застыла на месте отчетливым пятном, резко обособленная от воздуха и света; исполинских размеров, она уходила под самый потолок. Я не сводил с нее глаз: ощущение стылого холода охватило меня. Даже оказавшись рядом с айсбергом, я не заледенел бы до такой степени; мороз, исходящий от айсберга, не показался бы настолько ощутимо-реальным. Я был убежден, что озноб мой вызван отнюдь не страхом.

Я продолжал наблюдать; мне почудилось, впрочем, за это не могу поручиться, что я различаю два глаза, взирающие на меня сверху. В первое мгновение показалось, будто я вижу их ясно, в следующую секунду они словно бы исчезли; но по-прежнему два бледно-голубых луча то и дело рассекали тьму с высоты, на которой мне примерещились глаза.

Я попытался заговорить — голос подвел меня; я мог только повторять про себя: "Это страх? Нет, это не страх!" Я попытался встать — тщетно; на меня словно бы навалилось неодолимое бремя.

В самом деле, впечатление было такое, словно всевластная, всеподчиняющая Сила противилась моему желанию; это ощущение полной беспомощности перед мощью превыше человеческой, которое человек испытывает в физическом плане при шторме, на пожаре, столкнувшись с хищным диким зверем, или, скорее, морской акулой, это ощущение я испытал в плане моральном. Моей воле противостояла воля чужая, превосходящая ее в той же степени, в какой шторм, огонь и акула превосходят в материальном отношении силу человека.