Дома тетка уже очухалась и лазала по квартире, как мокрая муха. Шмыгала носом и приговаривала:
- У тебя, Петя, ни на грош совести: запер старушку. Старушечку. - И опять носом шмыгать.
На другой день, пока я ходил в школу, она загнала татарину всю мамину постель - я это знаю от соседского мальчика. А мне сказала, что отдала в детский дом для доброго дела. В мамину память. А сама три раза при мне запиралась в уборной. Я перестал ходить в школу, стал стеречь квартиру. Но тетка, видать, столько напасла этого морфию, что наспринцовывалась целую неделю и потом совсем легла, и видно, что стала помирать. Пришла соседка и говорит: "Ей надо воды согреть и кофию дать, у меня плита горит... Давайте я вам кофейничек поставлю. Тетка у вас умирает, молодой человек, а вы без всякой совести". И взяла кофейник. Только я его и видел. Потом приходила, будто больную сторожить, и не стало после нее последнего сахару. Тогда я не стал ждать. Я брал вещи, таскал их на барахолку. На дворе меня жильцы перехватывали:
- Как вам не совестно, молодой человек.
А я говорил:
- Тетке на лекарство.
Тогда все наперебой;
- Если недорого, мы это зеркало возьмем, - и давали за зеркало в раме 40 копеек.
В два дня я все позагонял на барахолке, это можно вынести. А столы и шкафы не стала давать соседка кричит: "Я милицию позову. Совести в тебе, мерзавец, ни полвершка!" А я ей пообещал третью долю, и она при мне с маклаками рядилась и кричала им:
- Совести в вас, ироды, на волосок собачий нету.
Я поглядел на тетку и увидал, что ей осталось не больше получаса до смерти. Под ней оставалась кровать железная и постель. Я увидал, что этого на похороны будет мало и возьмут меня за бока. Какого черта тратиться, да и возня. Я сказал соседке, чтоб посидела, а я побегу за доктором. Я вышел, плюнул на порог - и Петькой звали. Пусть как хотят.
3.
Я пришел к родителям одной девочки, она училась со мной в одном классе, и сказал, что у меня дома все умерли, мне негде жить. Все сделали длинные морды, говорили: "Ай-ой-ай"-и мамаша стала доставать из буфета варенье - положила две ложечки. Я съел варенье и спросил: нельзя ли у них мне жить - мы с Тоней в одном классе. Они сразу нахмурились и говорят:
"Как же, а в детский дом?" Я сказал, что я большой уж и меня никуда не берут. И они запели в два голоса:
- Какое время бессовестное, какое правительство у нас бессовестное. Раньше наверное бы...
А я сказал:
- За меня будут платить.
- Ах, так! - говорят. - Много ли? Кто это?
Я сказал, что из Пскова дядя мне прислал. И стал с ними торговаться. Они уходили шептаться раз пять и насилу дошли до тридцати рублей: одни харчи и квартира. Я дал вперед 15 рублей. У меня осталось 76 рублей с мелочью.
Тоня была хорошенькая, с рыжими локонами. Когда ее учитель спрашивал по арифметике, она улыбалась ангелочком и встряхивала кудряшками. Зубы у ней были на редкость, а теперь я узнал, что она их по полчаса щеткой утром и вечером натирала. Порошку зубного уходило больше, чем хлеба.
А мне учитель всегда говорил: "Надо добросовестно готовить уроки. Понимаешь? Добро-совестно. Значит, с доброй совестью", - и ставил неуд, хоть я все знал.
А Тоня ничего не знала, и он таял и хвалил ее каждый раз. Дома Тоня рассказывала, как я получал неуды, а ее хвалили, и приговаривала: "Это так просто. Надo только добросовестно, с доброй совестью", и подымала бровки.
Я сделал вот что: попросил одного мальчика толкнуть меня, когда мимо будет проходить Тоня. Он так и сделал на перемене. Я представился, будто падаю, и локтем угодил Тоне в зубы, со всей силы. Она вскрикнула, упала и стала реветь на полу. Я первый к ней: ax, ox. Оказалось, дело вышло: я выбил ей спереди два зуба, как срезал. Губы у ней вздулись шаром. Никто не знал, что я нарочно. Она после этого перестала улыбаться учителю во весь рот.
Этот ангелочек, между прочим, курил - дома я ее поймал.
Раз я на уроке отпросился выйти и пошел в уборную курить. Через две минуты слышу голос: "Петя, ты один?" Валит сюда же Тоня-дай ей папироску. Я папироску дал, а спичкой все дразнил. Она гонялась с папироской во рту и трясла кудряшками. Я будто невзначай подпалил. Волосы спереди вспыхнули. Я сам и погасил. Но вышла на лбу лысина. Она прямо из уборной в раздевалку -и домой. Рассказать никому не смеет. Дома пришлось все кудряшки обкорнать, вровень с лысиной.
С тех пор по арифметике у ней было плохо, и грозить стал учитель, что оставит на второй год. А я ей твердил, когда она ревела:
- Готовить надо добро-совестно. Добрую совесть надо иметь.
Я не дожил еще двух недель у них и вот утром, еще в постели, слышу, говорит Тонина мать:
- Я сегодня же пойду и заявлю заведующему - это растет преступник.
А отец Тонин промямлил:
- Может быть, это ряд роковых случайностей. А впрочем...
Я понял, что это про меня и что Тоня все рассказала матери. Я сделал вид, что сплю; а когда эта баба полетела к заведующему (ни свет ни заря от нетерпячки), я быстро оделся и сказал Тониному отцу:
- Верните мне три рубля, я сегодня съезжаю,
- Почему это?
- Клопы и антисанитарно. Воняет, не слышите? - И потянул носом. Он тоже.
- Не слышу. А впрочем... - Ковырялся во всех карманах и набрал два тридцать пять. Плакал, что на трамвай не осталось даже. Я сказал, что у Тони накоплено на целый рубль пятаков от завтраков. Он мне стал разводить волынку, что бессовестно сейчас будить ребенка.
А я видел, что Тоня со всей силы нарочно жмурит глаза. Я стал собирать свои книги, а мимоходом завязал на Тонином платье на рукавах по смертельному узлу и в каждый узел затянул по пятаку. И я ушел на вольный свет. У меня в кармане было 73 рубля денег и была моя метрика, где было написано, как меня зовут, чей сын и когда родился.
Возвращаться в школу - это значило наверное попасть в историю и оказаться в какой-нибудь каторжной школе для дефективных. Идти жить мне было некуда. Другой бы в мои четырнадцать лет пропал: прожил бы деньги и пошел бы беспризорничать. Так бы и должно было случиться с дураком. Но я не дурак, а, по-моему, даже поумней многих. И я не пропал. Я искал работу, нашел, переменил 37 хозяев. Одно время плавал радистом на пароходе, но высадили - заподозрили в контрабанде. Но это все неинтересно. Интересное начинается с того времени, как я стал уже электромонтером; я научился проводить в домах освещение. Я работал всегда один, даже вдвоем-терпеть не мог: я еще не видал товарища, чтобы не норовил сесть тебе на шею.
4.
И вот один раз мне попалась работа; перетянуть наново в одной квартире все шнуры. В квартире было три комнаты с кухней. В кухне глухонемая чухонка, а в квартире - длинный и тощий человек лет 35 и кот. Больше никого. И вдруг из соседней комнаты слышу: "...да, да, тогда вся земля содрогнется". Я подумал: с кем это он там? Я подставил к двери мою стремянку. Над дверью было стекло. И через это стекло мне видна была вся комната. Тощий был один, и это он говорил сам с собой, потому что и телефона не было в комнате. В комнате был диван, мятая подушка и одеяло комком в углу дивана, а посреди комнаты длинный стол и на нем чертежи, чертежи. В углу кучкой свалены книги. Тощий ходил мимо стола, останавливался, закрывал глаза и морщился, а затем поворачивался к чертежу, стирал резинкой, подправлял. Я бросил работать и только для виду стукал время от времени молотком по шлямбуру, а сам все глядел на этого сумасшедшего. И я сразу решил, что это какой-нибудь горе-изобретатель.
Я сам тоже изобретатель. Изобретение мое простое и верное. Если я работаю в богатой квартире, то начинаю поминутно выходить на лестницу. В таких квартирах не любят, чтобы дверь болталась. Запирают. Я звоню со всех сил. Вхожу и снова на лестницу. Хозяевам надоедает, и они дают мне на время ключ от французского замка.
У меня - мастика. Выдавил - и ключ отпечатался.
Вот и все изобретение. Затем я делаю копию ключа, план квартиры зачерчиваю - где выключатели, где шкафы, где сундуки. План и ключ передаю одному человечку и, конечно, даю адрес. Это все. Будьте покойны - квартиру очистят в лучшем виде. Но не раньше чем через три месяца. Свой пай за наводку и ключ я получаю деньгами. Я купил за 15 рублей покойницкий паспорт, и на имя этого покойника в сберегательной кассе у меня уже лежит 6892 рубля. Изобретение мое не без выгоды.
