Юрка Китаец пунктуальней всех немцев, вместе взятых. Поэтому, когда я подошел, он уже стоял и вращался, как регулировщик, помавая конечностями. Увидев меня, он установил мировой рекорд в стометровке для инвалидов и сказал:

– Давай по стакану «Изабеллы»!

«Изабелла» – это, конечно, громко сказано. В ларьке, торговавшем всем продовольствием мира, был установлен насос, качавший какое угодно вино. Этакий прибор изобилия. Куда уходил шланг, я не знаю. Куда-то под прилавок, конечно, но куда именно – никто понятия не имел. Возможно, прямо в центр произрастания винограда. Возможно, чуть ближе. Крепленое вино красного цвета действительно пахло «Изабеллой». Но это примерно так же, как любой вермут воняет полынью или как любой коньяк – клопами. Единственное, что интересовало Китайца помимо звучного названия, – это восемнадцать градусов. А их как раз было даже больше. Крепили пойло на глазок, и в этот раз ошиблись ведрами. Местная пьющая богема узнала об этом быстро, а персоналу ларька ничего, разумеется, не сказала. Крепко сбитая продавщица сама попробовать не догадалась и только радовалась бесконечной веренице помятых личностей, приносящих постоянный, без перерывов на выходные, доход.

У прилавка я достал какие-то смешные деньги, попросил налить два по двести, а Китаец рванул к насосу и стал гипнотизировать еще одну сотрудницу блестящими, неподвижными, как у удава, глазами. Первый стакан он передал (не глядя) мне, а второй тут же вылил себе в организм.

Потом поставил пластиковый стаканчик на стойку. Потом обернулся. Потом вышел на улицу.

Потом сел у входа на какую-то бетонную херню, достал сигарету и закурил. Я вышел следом с еще полным стаканом пойла.

– Это… – задумчиво протянул Китаец, – давай-ка к пивному подтянемся. Там хоть посидеть можно.

Солнце уже начинало конкретно парить. Какая-то непонятная весна. Сибирь в мае, май в Сибири – и такая теплынь, жара, дрожащий воздух…

Я отпил глоток пресловутой «Изабеллы», покатал ее во рту, понял, что наслаждаться тут нечем, и залпом оприходовал остальное.

Пивной ларек у нас практически в лесу. Или, если уж быть точным, на краю парковой зоны. Когда-то тут были всем известные пивные бои за канистру пенного. В горбачевские времена огромная (в несколько изломов) очередь каждый день напирала на маленький сарайчик. Несколько раз его корежила. Ломала металлические ставни, ограждения из стальных труб и обитый мощным железом прилавок. Достояться честно было малореально. Поэтому мужики объединялись в группировки, тут же прозванные «душманами», брали самого легкого за руки за ноги, раскачивали и швыряли над толпой в сторону окошка. Пару канистр космонавт брал с собой, еще несколько ему метко перекидывали. Но в это время у раздачи контролировала ситуацию другая банда жаждущих и, зачастую, начиналась драка. Интеллигентная публика, решившая в кои веки отведать пивка чисто ради выходного, вообще не имела никакой физической возможности пробиться к продавцу пойла с красной, лоснящейся рожей. Драки вспыхивали, гасли, снова вспыхивали, кому-то не хватало места для рукопашной, кого-то тут же тихо резали мастерским кошачьим ударом, кто-то сползал под ноги и затаптывался в блин. Приезжала милиция, устанавливала на пять минут порядок, выстраивала очередь, заливала в свои канистры (раз такой случай) литров сорок и снова уезжала, потому что проблему было не решить, как не решить плотинами миграцию угрей или заборами переход сайгаков.

Но прошло время. Горбачева скинули. Союз развалился. Запад нам помог, и пива стало не просто много, а хоть залейся. «Кто пойдет за „Клинским“?» – спросил телевизор. Рекламно-внушаемая молодежь пошла за «Клинским» и дружно отсосала у его производителей. А что еще им было, убогим, делать? Своего мозга нет, а на экране милые девушки и загорелые парни так красиво бухали пойло, что хотелось повторить.

В ларьке почти всегда был только один сорт пива. «Жигулевское» то есть. Реже завозили «Ячменный колос», и пару раз —«Мартовское». Последнее было просто чуть с красна и слегка сластило. Вот и вся разница. Когда пивные войны прекратились, то ларек на какое-то время даже закрылся. Стал неактуален. Ларечник с красной рожей забухал, поимел цирроз печени и, не задерживая очереди, умер. А его родственник поправил кувалдой погнутое варварами железо и открыл ларек заново. На совершенно ином, адекватном времени, уровне.

То есть он не стал оригинальничать, рекламировать себя, оборудовать дегустационный зал или приучать контингент к культурному питию отравы. Он просто прошелся по окрестностям, проверил, кто чем дышит, и позвонил знакомому сварщику.

Результатом производственного совещания явились несколько столиков и скамеечек безо всяких признаков дизайна. Они были намертво сварены из двухмиллиметрового железа, вставлены ногами в опалубку и залиты бетоном непосредственно на опушке парковой зоны. Поскольку геометрической основой проекта был треугольник, то такая, с позволения сказать, садовая мебель выдерживала не только ножи, но и ломики с монтировками. До сих пор, а прошло уже несколько лет, столики всего лишь исписаны хуями и среди них нет ни одного сломанного.

Племянник почившего в бозе пивника (а это был именно он) предоставил страждущим главное – место, где посидеть, а самым гениальным нюансом бизнес-плана стало то, что ресторан под открытым небом не имел перерыва на ночь и не требовал денег за вход. Взял – буханул, дошел до окошка, купил – догнался, поспал на кепке за столиком, вернулся к раздаче сивухи, опять принял на грудь, свернулся бублом на лавочке, встретил рассвет и тут же продолжил фуршет. Туалета рядом не было по причине парковой зоны. Любители флоры и фауны ценили это особо.

Пивом племянник торговал уже больше в память безвременно ушедшего дяди. Главным козырем оборота стало разливное вино и водка. Браконьеры натаскали сухой рыбы, садоводы – огурцов, гастарбайтеры – легких наркотиков для разнообразия, и всю весну-лето-осень заведение гудело, как трансформатор. На следующий год предприниматель сделал пристройку, пригласил того же сварщика, и к ноябрьским праздникам алкаши все как один вселились в отапливаемое помещение. Сезонность бизнеса была побеждена!

...Расположились мы с Китайцем на самом дальнем столике, чтобы ближе ссать. Вроде ерунда причина, а очень экономит время. Отвернулся к лесу – и поливай не глядя. На первом столике такой фокус не выкинешь, потому что, как минимум, это вызовет недоумение, а как максимум – конфликт. Оставив собутыльника вытирать газетой стол, я пошел к ларьку, взял два по сто пятьдесят водки, по пол-литра пива и по плавленому сырку почти советского образца. Унести все за раз я не смог, пришлось фланировать дважды.

Последним рейсом я притаранил водку, а Китаец уже вовсю сосредоточенно дегустировал «Жигулевское».

– Ты это, Бриг, – сказал он, – вовремя мне позвонил. Я уж хотел по улице пройтись.

– Ты не работаешь, что ли?

– Да притормозили тут столярку на коттедже. Хозяин пока за границей, сказал – вернусь, рассчитаемся. Ну, пока он ездит, я решил бухануть по-человечески.

– А до этого не по-человечески?

– Ну, на коттедже много не выпьешь. Так, чекушку до обеда, да пузырь после растягивается… Ну, давай, за встречу! Давно тебя не видел. Давай по половине только. Сто пятьдесят залпом – многовато. Да и спешить некуда…

Мы чокнулись дешевым пластиком, отчего он не издал ни звука, а просто прогнулся.

Когда мы задрали вверх головы, над нами пролетела птица. Она шла высоко и страстно махала крыльями. Мы ее увидели одновременно, проводили взглядом, а потом прокомментировали.

– Эт не наша собачка, – вспомнил Китаец бородатый анекдот.

– Ага! – ответил я. – Эт наркомановская! И мы заржали…

...К двум часам ночи я попал домой. Пьян был сильно, но вел себя адекватно, потому что успел проспаться днем на хозяйском коттедже у Китайца. Там мы что-то жарили на костре, потом орали песни, потом пили с соседскими рабочими, потом зигзагами гонялись за какими-то девками по коттеджному поселку на тракторе, потом снова орали, потом за нами гонялись охранники вышеупомянутого поселка, потом мы исчезли, как нашкодившие коты, через дыру в заборе, потом снова оказались за железными столами у пивного ларька, потом снова пили, потом прилетели летучие мыши…