тамерланову тьму, Мост над замерзшей рекой в уме род астрономии. Что подстать сталью своих хрящей воздуху самому. мысли рождал о другой зиме то есть, зиме вещей,
VI где не встретить следов; рельеф выглядит, как стекло. Там были также ряды колонн, Только маятник, замерев, забредшие в те снега, источает тепло. как захваченные в полон,
раздетые донага.
V В полдень, гордясь остротой угла,
как возвращенный луч, Воздух, бесцветный и проч., зато обезболивала игла необходимый для содержимое туч. существования, есть ничто, эквивалент нуля. Слово, сказанное наугад,
вслух, даже слово лжи,
воспламеняло мозг, как закат
верхние этажи.
-11
VII только выигрывал. Зеркала
копили там дотемна Воздух, в сущности, есть плато, пыль, оседавшую, как зола пат, вечный шах, тщета, Геркуланума, на ничья, классическое ничто, гегелевская мечта. обитателей. Стопки книг,
стулья, в окне - слюда Что исторгает из глаз ручьи. инея. То, что случалось в них, Полдень. Со стороны случалось там навсегда. мозг неподвижней пластинки, чьи бороздки засорены.
IX Полдень; жевательный аппарат пробует завести, Звук уступает свету не в кашлянув, плоский пи-эр-квадрат - скорости, но в вещах, музыку на кости. внятных даже окаменев,
обветшав, обнищав.
VIII Оба преломлены, искажены,
сокращены: сперва Там были комнаты. Их размер до потемок, до тишины; порождал ералаш, превращены в слова. отчего потолок, в чей мел взор устремлялся ваш, Можно вспомнить закат в окне,
либо - мольбу, отказ.
Оба счастливы только вне
тела. Вдали от нас.
-12
X мраморным. Т.е. без легких, без
имени, черт лица, Я был скорее звуком, чем - в нише, на фоне пустых небес, стыдно сказать - лучом на карнизе дворца. в царстве, где торжествует чернь, прикидываясь грачом Там начинало к шести темнеть.
В восемь хотелось лечь. в воздухе. Я ночевал в ушных Но было естественней каменеть раковинах: ласкал в профиль, утратив речь. впадины, как иной жених выпуклости; пускал
XII петуха. Но, устремляясь ввысь, звук скидывает баласт: Двуногое - впрочем, любая тварь сколько в зеркало не смотрись, (ящерица, нетопырь) оно эха не даст. прячет в своих чертах букварь,
клеточную цифирь.
XI Тело, привыкшее к своему
присутствию, под ремнем Там принуждали носить пальто и тканью, навязывает уму ибо холод лепил будущее. Мысль о нем. тело, забытое теми, кто раньше его любил, Что - лишнее! Тело в анфас уже
само есть величина!
сумма! Особенно - в неглиже,
и лампа не включена.
-13
XIII Так размножаются камень, вещь,
воздух. Так зрелый муж, В будущем цифры рассеют мрак. осознавший свой жуткий вес, Цифры не умирают. не избегает луж. Только меняют порядок, как телефонные номера. Так, по выпуклому лицу
памяти всеми пятью скребя, Сонм их, вечным пером привит ваше сегодня, подстать слепцу, к речи, расширит рот, опознает себя. удлинит собой алфавит; либо наоборот.
XV Что будет выглядеть, как мечтой взысканная земля В будущем, суть в амальгаме, суть с синей, режущей глаз чертой - в отраженном вчера горизонтом нуля. в столбике будет падать ртуть,
летом - жужжать пчела.
XIV Там будут площади с эхом, в сто
превосходящим раз Или - как город, чья красота, звук. Что только повторит то, неповторимость чья что обнаружит глаз. была отраженьем своим сыта, как Нарцисс у ручья. Мы не умрем, когда час придет!
Но посредством ногтя
с амальгамы нас соскребет
какое-нибудь дитя!
-14
XVI РОТТЕРДАМСКИЙ ДНЕВНИК
Знай, что белое мясо, плоть, I искренний звук, разгон Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда. мысли ничто не повторит - хоть Раскрывши зонт, я поднимаю ворот. наплоди легион. Четыре дня они бомбили город,
и города не стало. Города Но, как звезда через тыщу лет, не люди прячутся в под'езде ненужная никому, во время ливня. Улицы, дома что не так источает свет, не сходят в этих случаях с ума как поглощает тьму, и, падая, не призывают к мести.
следуя дальше, чем тело, взгляд II глаз, уходя вперед, станет назад посылать подряд Июльский полдень. Капает из вафли все, что в себя вберет. на брючину. Хор детских голосов.
Вокруг - громады новых корпусов.
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.
-15
III НАД ВОСТОЧНОЙ РЕКОЙ
Как время не целебно, но культя, Боясь расплескать, проношу головную боль не видя средств отличия от цели, в сером свете зимнего полдня вдоль саднит. И тем сильней - от панацеи. оловянной реки, уносящей грязь к океану, Ночь. Три десятилетия спустя, разделившему нас с тем размахом, который глаз мы пьем вино при крупных летних звездах убеждает в мелочных свойствах масс. в квартире на двадцатом этаже - Как заметил гном великану. на уровне, достигнутом уже взлетевшими здесь некогда на воздух. В на-попа поставленном царстве, где мощь крупиц
Роттердам, июль 1973 г. выражается дробью подметок и взглядом ниц,
испытующим прочность гравия в Новом Свете,
все, что помнит твердое тело
PRO
VITA SUA
- чужого бедра тепло
да сухой букет на буфете.
Автостадо гремит; и глотает свой кислород,
схожий с локтем на вкус, углекислый рот;
свет лежит на зрачке, точно пыль на свечном огарке
Голова болит, голова болит.
Ветер волосы шевелит
на больной голове моей в буром парке.
1974
-16
ВОЙНА В УБЕЖИЩЕ КИПРИДЫ СТРОФЫ
I Смерть поступает в виде пули из магнолиевых зарослей, попарно. Наподобье стакана, Взрыв выглядит как временная пальма, Оставившего печать которую раскачивает бриз. на скатерти океана,
которого не перекричать, Пустая вилла. Треснувший фронтон светило ушло в другое со сценами античной рукопашной. полушарие, где Пылает в море новый Фаэтон, оставляют в покое с гораздо меньшим грохотом упавший. только рыбу в воде.
И в позах для рекламного плаката II на гальке раскаленной добела маячат неподвижные тела, Вечером, дорогая, оставшись загорать после заката. здесь тепло. Тишина
21 июля 1974 молчанием попугая
буквально завершена.
Луна в кусты чистотела
льет свое молоко:
неприкосновенность тела,
зашедшая далеко.
