Квимби к этому времени заснул в своем кресле, храпя, как бульдог.

- Значит, завтра мы отправляемся в Лэндсенд, - подытожил Джонатан. Как далеко до него, как вы думаете?

- Двадцать пять миль, - ответил Гамп. - По крайней мере так сказал барон.

Джонатан указал на храпящего Квимби:

- Ему ни за что не пройти еще двадцать пять миль. Это займет у нас неделю вместе с ним, если только нас кто-нибудь не подвезет.

- Мы уже решили этот вопрос, - сказал Буфо. - Завтра утром отсюда отправляется почтовый фургон. Мы поговорили с возницей. Все с ним уладили. Он говорит, что у него есть свободные места. Мы дали ему пару монет, чтобы скрепить сделку.

- Я сделаю то же самое, - решил Джонатан. - Если он не сможет взять всех, я посажу Квимби в фургон, а сам пойду пешком.

- Что если мы оставим стихи на завтра? - внезапно спросил Гамп тоном, который давал понять, что Джонатан будет разочарован. - Я слишком устал, чтобы проникнуться соответствующим духом.

Джонатан проглотил остатки эля.

- Дух, как я понимаю, очень важен?

- Жизненно важен, - подтвердил Буфо.

- Я вымотан, - пожаловался Гамп. - За последние два дня мы не спали и четырех часов.

- Разумеется, - кивнул Джонатан. - Завтра нам предстоит долгий путь. У нас будет много времени для стихов.

И, покончив с разговорами, они разбудили Квимби и разошлись по своим комнатам.

Глава 15

Травы доктора Чена

На следующее утро у них не было никаких проблем с тем, чтобы добраться до Лэндсенда. Почтовый фургон был длинной крытой повозкой, вполне просторной для восьми или десяти человек или, в зависимости от обстоятельств, для множества больших мешков с почтой. Но на самом деле почты было не очень много. Вместе с нашими путешественниками ехали один-единственный мешок и с полдюжины коробок, так что возница был рад взять еще несколько пассажиров. Как оказалось, фургон отправлялся только около десяти утра, так что в Лэндсенде они должны были оказаться позже, чем надеялся Джонатан; но зато у всей четверки появилось время походить по магазинам в городе. Квимби купил себе новый костюм и туфли - все, как он пожаловался, сомнительного качества. Однако он признал, что эти вещи все же лучше, чем его старые, испорченные, которые он в конце концов подарил женщине - хозяйке трактира. Фургон еще не успел отъехать, как она обрядила в них свое пугало.

Остальные тоже купили себе несколько обновок - преимущественно одежду, а Джонатан приобрел куртку и рюкзак. Еще они прихватили с собой сухой паек на тот случай, если в пути проголодаются, и ровно в десять часов со стуком покатили по дороге. Хотя фургон был крытым, задней стенки у него не было, и время от времени путешественники видели небольшие участки широкой реки Твит, мелькающие за редкими, покрытыми зеленью холмами.

В полдень они распаковали свой обед и угостили несколькими кусками мяса, сыра и хлеба возницу, который, поскольку он был на диете, не взял с собой ничего, кроме салата из неочищенного риса и жестянки с пресными крекерами. Но когда Буфо предложил поделиться с ним окороком и сыром, он выбросил салат в канаву, что, как радостно заметил Буфо, и есть самый разумный способ обращаться с салатами.

- Так что вдохновило вас вновь заняться сочинением стихов? поинтересовался Джонатан.

- О, - откликнулся Гамп, - мы и не бросали этого занятия. Мы не можем так поступить. Это у нас в крови.

- Как зараза, - пояснил Буфо.

- Вот именно, - согласился с ним Гамп. - Некоторые вещи побуждают нас делать это: смена времени года, к примеру, или погода. Поэзия - это такая вещь, которая просто врывается в твою жизнь.

- Что-то вроде летучей мыши, которая запутывается в твоих волосах, вставил Буфо.

- Или опоссума, - заметил Гамп, почесывая голову, - который проникает в комнату по ночам и портит твои туфли.

- Именно так. Как видишь, подобные метафоры выскакивают, как воздушная кукуруза из сковородки. Поэт ничего не может с собой поделать. Он раб этой силы, - сказал Буфо.

Джонатан сказал, что он понимает. Квимби заявил, что он знал одного парня, который был поэтом: писал вдохновенные стихи для местной газеты. Очень прочувствованные. У Буфо был такой вид, словно ему было мало дела до вдохновенных стихов.

- Какие именно вдохновенные стихи? - спросил Гамп, который, как и Буфо, испытывал естественное недоверие ко всем остальным поэтам. - Вы можете что-нибудь вспомнить?

Квимби обдумал вопрос.

- Что-то насчет того, чтобы крепиться в трудные времена. Ну, знаете, не распускать нюни, не сгибаться и все такое прочее. Терпеть. Исполнять свой долг. На самом деле очень волнующе. Затрагивало за живое.

- Да уж, нечего сказать, - отозвался Буфо. - Думаю, можно было посмеяться над этим. Но это не то, что пишем мы. Ничего подобного. Не то чтобы в этом было что-то плохое, заметьте; этот ваш поэт скорее всего был в своем роде жемчужиной. Я поищу его книгу, когда вернусь домой.

Он подмигнул Гампу, чтобы дать ему понять, насколько остроумным было его последнее замечание.

- Ну так, значит, вы написали что-нибудь неплохое? - спросил Джонатан.

- Несколько настоящих шедевров.

Буфо согласился с ним:

- Это все благодаря взрывам. Мы были уверены, что ты, Профессор и Майлз... ну ты знаешь... Что вы не выбрались. Унылость - вот что дало толчок.

- Уныние, - поправил его Гамп.

- Что, прости?

- По-моему, это называется уныние, - повторил Гамп. - А не унылость.

- То, о чем ты думаешь, - это пористость, - сказал Буфо. - Как у тебя в голове.

Гамп смерил его взглядом. Но к этому времени он уже настроился на чтение своих стихов, так что тем дело и кончилось. Квимби заметил, что Буфо, вероятно, все равно прав и что его друг-поэт один раз написал это слово как "унылость", что в тех обстоятельствах казалось вполне уместным, поскольку оно в некоторой степени рифмовалось с "размытость", а именно это происходило в том стихотворении с душой парня - героя стихотворения. Буфо и Гамп какое-то мгновение выглядели так, словно то же самое происходило с их душами, но потом Гамп вытащил свои записи и прочистил горло.

- "Бедный Сквайр пропал", - прочел он скорбным голосом, а затем пустился в длинное стихотворное описание трагических странствий Сквайра в далекой Бэламнии. Чтение стихотворения заняло около получаса и, похоже, повергло бедного Квимби в бесконечное смятение: он, разумеется, понятия не имел, что Бэламния - это далекая магическая страна. Однако он, кажется, подумал, что стихи уже по самой своей природе весьма туманны и что именно труднообъяснимые куски - самые лучшие. Джонатан иногда и сам думал подобным образом. Стихотворение заканчивалось примерно так: