— Эви…

— Некоторым мужчинам не требуется иметь перед глазами смазливую мордашку, чтобы поцеловать…

Он схватил ее за руки и притянул к себе.

— Он целовал тебя? Снова?

Она тряхнула головой:

— Неужели трудно поверить, что кому-то захочется поцеловать меня? Вы же целовали.

Она бросала ему обвинения, будто хотела пристыдить за желание поцеловать ее. Как будто…

Потом наконец он понял.

Быть того не может. Не могла же она не знать. Не могла не увидеть. Он схватил ее за запястья, развернул спиной к себе и окинул взглядом комнату в поисках зеркала. Он заметил его в углу — маленькое и неприметное.

Сбросив висевшие на нем предметы одежды, он поставил Эвелину перед зеркалом.

— Что, черт возьми, вы себе…

— Молчи, — приказал он и развернул ее лицом к зеркалу. Она взглянула в зеркало и отвела глаза, как от чего-то враждебного и даже угрожающего.

— Что, черт возьми, вы делаете? — сердито спросила она, когда он не позволил ей отвернуться и удержал, крепко прижав к себе ее спину.

— Смотри.

— Я не желаю играть в ваши игры, Джастин, — с раздражением пробормотала она. Но он заметил, что ее взгляд мало-помалу вновь вернулся к отражению в зеркале.

— Смотри, — настойчиво повторил он.

Она сердито взглянула на него, потом с вызовом уставилась в зеркало, потому что была женщиной храброй, потому что ей было нечего стыдиться и потому что такой женщине, как она, которая доказала свою компетентность во множестве областей, есть чем гордиться, кроме привлекательной внешности.

Он стоял позади, возвышаясь над ней, и наблюдал, как она разглядывает свое отражение. Она стояла как солдат по стойке «смирно», и никаких признаков того, что ей постепенно что-то начинает открываться, не было заметно. Никаких.

— Может быть, хватит? — хрипло спросила она, подняв на него темные глаза. — Ты доволен?

Она снова чуть не плакала. Он чувствовал близкие слезы в ее голосе. Но сейчас они не вызывали в нем приступа самобичевания, а воздействовали на него совсем по-другому.

— Что ты видишь? — тихо спросил он.

Она обладала маленьким ростом. Но он при общем взгляде забывался, потому что, кроме роста, не было в ней ничего маленького или слабенького. Он наклонился к ее уху, вдохнул ее аромат и прошептал:

— Ну же, Эви. Скажи мне. Что ты видишь?

Он почувствовал, как она вздрогнула. На мгновение ему показалось, что она откажется отвечать, но потом он Услышал, как она с вызовом сказала:

— Я вижу женщину, которая выглядит как девчонка.

— Моложавую женщину, — поправил он. — Что еще?

— Маленькую.

— Миниатюрную.

Она неодобрительно нахмурила брови. Он не мог бы с Уверенностью сказать, относилось ли неодобрение к нему, к его словам или к тому, что он осмелился ее исправить.

— Тощую, — заявила она.

— Изящную, — прошептал он, прикоснувшись губами к мочке ее уха.

Она еле слышно вздохнула, но он услышал. Наклонившись еще ниже, он прикоснулся губами к ее шее — там, где курчавились легкие, как пух, волосинки.

— Костлявую. Жилистую. — У нее перехватило дыхание, она явно была в замешательстве.

У него тоже прерывалось дыхание, и он тоже пребывал в замешательстве. От ее аромата у него кружилась голова.

— Стройную. Гибкую.

Она задрожала. Его рука зарылась в ее волосы. На пол посыпались шпильки. Освобожденные волосы рассыпались тугими темными спиральками.

— С черными курчавыми волосами.

— С великолепными, — пробормотал он. — С великолепными локонами цвета черного дерева.

— Локонами? — еле слышно переспросила она.

— Да. С такими, которым позавидовала бы сама королева ночи.

Она затаила дыхание и закрыла глаза. Между бровями проявилась страдальческая морщинка. Он рассмеялся и почувствовал, как она напряглась.

Бедняжка. Она совсем запуталась и не знает, чему верить, тогда как он прилагает нечеловеческие усилия, чтобы держать себя в руках. С каждой секундой ему становилось все труднее. Она была такой мягкой, такой податливой. Такой доверчивой и такой, черт возьми, трогательной в своей растерянности.

Как было бы просто изобразить рыцаря в сверкающих доспехах. Искрошить на куски всех драконов, освободить ее и уехать в сторону заката. Но наступит следующий день, когда спасение всего чертова мира потребует от него напряжения всех его сил.

Он помассировал ей шею, и ее тело расслабилось. Она прижалась спиной к его груди. Он почувствовал, как участилось ее сердцебиение.

Она откликалась на его прикосновения, но он знал, что еще больший отклик в ней находят его слова, которые она жадно ловила. Она впитывала малейшую похвалу, словно новообращенная вакханка на своей первой оргии, желающая, чтобы ее соблазнили, и опасающаяся последствий.

— Ты находишь меня… привлекательной?

Он понимал, как трудно ей при ее гордости задать такой вопрос, но, хоть убей, не мог придумать достаточно убедительного ответа. Поэтому он вместо ответа грубо прижал ее к себе, заставив ощутить собственным телом его влечение к ней.

Она ощутила его. Твердый, длинный и такой загадочно мужественный, он прижался к ее бедру. Она услышала его прерывистое дыхание и открыла глаза. Открыла медленно, неохотно, не желая расставаться с магией мгновений. Ее взгляд пополз вверх по отражавшимся в зеркале рубиновым бархатным юбкам и остановился на крупной, загорелой руке Джастина, растопыренные пальцы которой лежали на ее животе, крепко прижимая ее к его телу.

Его лицо уютно устроилось в изгибе ее шеи, а пряди его каштановых волос прикасались к ее груди. Она задрожала. Он прикоснулся губами к ней, как будто измеряя пульс.

— Я хочу тебя, — пробормотал он. — Я страстно хочу тебя.

Она вздохнула, желая, чтобы они занялись всеми теми вещами, о которых ей рассказала Мэри, — вещами греховными, но такими заманчивыми и увлекательными.

Ей следовало бы оттолкнуть его и надеяться, что он пообещает жениться, прежде чем она допустит физическую близость. Но ей всегда была отвратительна мысль о том, что какого-то мужчину заставят жениться на ней. Она слишком горда. Сейчас она не упустит случая заняться любовью, узнать, что значит быть женщиной. Она не хотела всю жизнь размышлять о том, как это бывает.

Ей двадцать пять лет. Но познавать все с кем-нибудь другим, кроме Джастина, она не желала.

Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила, что он поднял голову и смотрит на ее отражение в зеркале.

— Ты все еще не видишь?

— Не вижу чего?

— Как ты великолепна?

При звуке голоса Джастина Беверли замер на месте, на дюйм не донеся костяшки пальцев до двери, в которую собирался постучать. Он явился сюда в полной уверенности, что комната пуста и ему ничто не помешает. Он какое-то время слонялся в холле, пока леди Эвелина не спустилась к обеду, и уже собирался проникнуть в ее комнату и унести ящик, как кто-то из гостей подозвал его к себе. Ему пришлось узнать, что от него требуется.

Он надеялся, что с ящиком ничего не случится. Он отсутствовал совсем недолго.

Звук голоса Джастина застал его врасплох, тем более что он моментально понял, что она тоже находится в комнате вместе с ним. Он застыл на месте скорее от удивления, чем движимый желанием подслушать разговор.

Он никогда не слышал, чтобы Джастин говорил таким голосом. Было в его тоне изумление, благоговение и какая-то пылкость, страстность. Он даже покраснел. И в самый неподходящий момент его окликнул голос с французским акцентом:

— Подслушиваете, мистер Беверли?

Он оглянулся, надеясь, что одного красноречивого сердитого взгляда будет достаточно, чтобы приструнить ее и заставить замолчать. Но она стояла в конце коридора, склонив набок голову с копной рыжих волос, и отнюдь не выглядела испуганной. А выглядела скорее дерзкой.

Она подплыла к нему, ткнула в грудь толстеньким пальчиком, потом им же помахала перед его носом и шепотом спросила:

— Чем вы тут занимаетесь? Стоите перед дверью в спальню мисс Эвелины, красный как свекла… — Услышав из-за двери голос Джастина, она ойкнула от неожиданности.