В покое находятся Далила, оба ее брата и юный прекрасный Ахимелек, внук и преемник престарелого царя Рефаима. Огненно-рыжий Галиал в золоченой кольчуге, в тяжелых тканях осенне-коричневого листа; его страстное лицо бело, как маска. Высокий и гибкий, развращенный и томный Адорам одет в легкие ткани блекло-зеленых тонов, в краски угасших надежд и капризной усталости. Легкие одежды смуглого, черноволосого Ахимелека сияют белизной.
Немой раб-нубиец поправляет огни светильника. Для услуг и на зовы являются другие, черные, богато одетые рабы. Ждут Самсона. Галиал беспокойно прислушивается у двери. Ахимелек стоит в глубине, спокоен и задумчив. Адорам лениво развалился на глубоком и низком сиденье.
Молчание.
Адорам. Самсон заставляет ждать. Почему ты не велел, Галиал, подгонять его бичами? – он шел бы скорее.
Далила. Он может не прийти совсем.
Галиал (оборачиваясь). Ты думаешь? Почему?
Далила. Я не знаю.
Адорам. Придет, пес; вероятно, Галиал обещал ему хорошую кость. Мне все равно, но нехорошо, что он заставляет ждать царевича. Тебе не скучно, Ахимелек?
Ахимелек. Нет.
Галиал (подходя). Он не думает, что здесь будут другие, кроме Далилы, и ему трудно идти. Но я не понимаю, зачем царевичу ждать? Идите и веселитесь, вы молодые люди, а я сделаю все, что следует…
Ахимелек. Нет, я сам хочу его видеть.
Галиал. Но едва ли это зрелище будет тебе приятно, Ахимелек! Придя из темницы, Самсон не будет иметь того вида, который впоследствии…
Адорам. …впоследствии придаст ему Галиал. Сомневаюсь!
Ахимелек. Нет, я хочу.
Галиал. Царевич юн, но мудростью старше нас всех, ты же, Адорам, только болтун. Ты его увидишь, Ахимелек.
Молчание.
Адорам. Брат, а почему в саду и во дворе столько воинов? Это похоже на стан перед битвой.
Галиал. Так надо.
Адорам. Галиал волнуется. Сестра, ты заметила у себя эту египтянку, новую, что всегда у стены? Послушай, сестра, – она фальшивит нестерпимо! Ты не находишь, Ахимелек?
Ахимелек. Я не знаю. Кажется.
Галиал (с коротким смехом). Самсон не заметит!
Адорам. Но я-то замечаю: зачем же портить мне вечер? Ах, Далила, если бы ты послушала, каких певиц подобрал я Ахимелеку! Это…
Входит раб.
Далила. Что надо, Татами?
Раб. Пришли те, кого ты ждешь, госпожа.
Далила. Пусть войдут. Приготовлено ли масло, вода для омовения и все, что я приказала?
Раб. Приготовлено, госпожа.
Галиал. Так иди же! Как он медленно ворочается, собака! Иди.
Раб выходит.
Вот он, Ахимелек. Взгляни сам. Это он!
Адорам. Ты так хрустишь пальцами, Галиал, что и он услышит.
Галиал. Оставь, болтун. Тише.
Входят Самсон и тюремщик Ягаре-Оргим. У Самсона все тот же дикий вид; на его руках и ногах тяжелые цепи; придерживаясь за Ягаре, не зная, что впереди, валится вслед за ним на колени, лбом прижимается к полу. Так остаются некоторое время.
Самсон. Здравствуй, госпожа моя Далила. Вот я и пришел, как ты приказала.
Далила. Я не приказывала, но я тебя ждала. Встань, Самсон. Встань, добрый Ягаре-Оргим. Сейчас ты совершишь омовение, и тебе дадут новые одежды, Самсон. Иди и возвращайся скорее, я жду тебя. Ты еще чего-нибудь хочешь?
Самсон. А как же цепи, госпожа? (Снова падая на колени, но с большей смелостью.) Прикажи расковать меня, госпожа моя Далила! Я верный раб царя филистимлянского, и я не сделаю зла.
Далила смотрит вопросительно на Ахимелека; тот делает утвердительный жест.
Далила. Будет сделано, как ты просишь. Ты слыхал, Ягаре-Оргим? Идите.
Самсон встает и, придерживаясь за полу одежды тюремщика, звеня цепями, выходит. Здесь молчание. Все смотрят на Ахимелека; тот взволнован.
Ахимелек. И это – Самсон? Я его не узнал. Я его видел однажды, и он был прекрасен тогда, как царь, весь Аскалон смотрел на него… а что же это? Это раб!
Вопросительно смотрит на Далилу. Та, вспыхнув, гневно и гордо опускает глаза. Галиал также хмуро потупился.
Адорам. Я говорил тебе, Ахимелек. Раньше это было Самсоном и даже моим другом, кажется, – теперь это грязное и волосатое животное. Раб.
Ахимелек. Мне стало так печально! Я тоже буду царем, – и разве со мной может быть то же? Это так печально, у меня даже заболело сердце. У тебя тоже, Далила?
Далила (не поднимая глаз). Нет.
Ахимелек. Какой злой его бог! Почему он не дал Самсону смерть? – наш великий Дагон дал бы. Когда царь перестает царствовать, он должен умереть.
Далила (не поднимая глаз). Прикажешь отослать его назад в темницу, повелитель?
Ахимелек (смотря на суровое молчание Галиала). Ах, я не знаю!
Адорам. И этого не надо: в твоем царстве достаточно рабов и без Самсона. О нем нужно забыть. У сестры есть какие-то славные камешки, которые бесследно растворяются в вине, и человек так приятно умирает после третьей чаши! Ты помнишь этого красавца с постным лицом, этого тоскливого ревнивца, который так надоел тебе, Далила? Но какая у меня плохая память, я совсем забыл его имя…
Ахимелек. Что же ты молчишь, Галиал?
Галиал резко и насмешливо хохочет. Ахимелек, покраснев, с гневом смотрит на его белое как мел, дергающееся лицо.
Как ты можешь смеяться, когда я не смеюсь? Раб! Если ты смеешься надо мною, потому что я юноша, – то я еще буду царем, смотри! Если ты смеешься над ним, – то он был царем! А кто ты? Раб!
Галиал (падая на колени и распростираясь перед Ахимелеком). Прости, повелитель!
Адорам. Галиал волнуется, и смех его не вовремя. Он любит и почитает тебя, царевич.
Ахимелек. Я не сержусь. Встань, не надо! Но я не люблю, чтобы смеялись, когда я чего-нибудь не понимаю. Лучше расскажи, ты мой учитель. Я тоже тебя люблю.
Галиал. Смею ли я учить тебя? Кто я? Раб. Мы все живем, пока есть твоя милость, а отвернешь ты от нас свое светлое лицо…
Ахимелек. Нет, нет. Ты все знаешь, а мне надо еще учиться. И мне не нравится, что Адорам шутит, – сейчас не время для шуток. Говори, учитель.
Галиал. Прекрасный юноша! Солнце нашего народа! Сын богов! Глаза мои слепнут, когда я проникаю взором в величие твоих замыслов, в твои божественные дерзания. Мудрый Рефаим неслышно близится к смерти, а в тебе возрождается жизнь всех царей филистимских и их славных богов. Чудесный пришелец из светлой страны золотых островов и синего моря, ты ведешь свой род от далеких богов…
Ахимелек. Но говорят, что это сказки и что я вовсе не сын богов?
Галиал. Лживые языки, которые надо вырвать!
Ахимелек. Да, в моих снах я вижу иногда эти золотые острова, о которых ты говоришь. (Вздыхая.) А здесь все так чуждо мне, и кругом такая скучная пустыня. Там не было пустыни. Ты хорошо говоришь, Галиал.
Галиал. Ты смел и силен, Ахимелек, на твоем челе печать избрания, и народ поклоняется тебе в храмах…
Ахимелек (краснея). Не так много, друг! Я еще юноша, почти мальчик.
Галиал. А разве у богов есть возраст? А разве львенок не сын льва? Полно, царевич! Разве солнце на восходе, когда встречают его темные пастухи, – не то же солнце, что в полдень слепит глаза всему живущему? Полно, царевич! Обними орлиным взглядом землю и вспомни слова мудрого Рефаима, твоего деда: Иудея – только отдых на нашем великом пути, случайное становище среди чуждых племен. Тебя ждет древний престол фараонов, повелитель!
Ахимелек. Да, я знаю, ты уже говорил это. Но разве Самсон может быть военачальником? Он слеп… и ты видел, какой он.
