Получилось, что я в какой-то мере "подставил" маршала. Для себя постановил - вести аккуратнее. С фронтовиков в то время установили повышенный спрос, все в строку. Меня и без того шутливо прозвали "генералом" из-за количества орденов и медалей. По наущению партийных органов, где, на удивление, в руководстве было мало участников войны, за нами, фронтовиками, смотрели в оба. Чуть что, начинались внушения - забываетесь, вы не на фронте, позволяете себе вольности. А стоит огрызнуться, как упитанная тыловая крыса скрипела распустились там на фронте, не только вы, все воевали. Вся страна. Верно, но по этой физиономии было видно, где воевал такой - в Средней Азии или за Уралом.
Конечно, мне приличествовало быть солиднее, я взял твердый курс на брак. В Одессе я познакомился с артисткой окружного театра Красной Армии Ниной, Ниной Сергеевной Колесниковой по мужу, с которым она была в разладе. Девичья фамилия Нины Марцынковская, отец поляк, мать украинка. Родители умерли, не достигнув сорока лет, во время голода на Украине в 1933 году, оставив Нину (1916 года рождения) со старшей сестрой и младшим братом. До войны Нина по окончании театрального училища работала в театре Красной Армии в Киеве. Когда Германия напала на СССР, Нина ушла во фронтовую бригаду и прошла всю войну от звонка до звонка в героическом кавкорпусе прославленного генерала Н. С. Осликовского.
Нина рассказывала, что Осликовский был без преувеличения отцом-командиром, заботливо опекал немногих девушек, несших очень нелегкую службу. Она была награждена полагающимися медалями за войну, а после ее окончания осела в Одессе. Замечательная добрая женщина мечтала свить свое гнездо, но при общей неустроенности мы и помыслить не могли о совместной жизни. Встречались от случая к случаю. Нина занялась делом, отнявшим почти три года, - разводом с мужем. Все свободное время я проводил с Ниной, ходил в театр, где ей давали небольшие роли. Для меня, конечно, лучшей актрисы, чем Нина, на свете не было. Любили мы друг друга безоглядно.
Работа у Г. К. Жукова шла своим чередом, напряженно и интересно. Уже через несколько месяцев он глубоко "врос" в дела Одесского военного округа. Работал сам и заражал своим примером других. Учения шли за учениями, невзирая ни на что. В суровую зиму в феврале 1947 года маршал направился по железной дороге в район Тирасполя. Снега намело много, по линии железной дороги Одесса - Кишинев местами заносы достигали высоты вагона. У села Кучургай, что в 30 километрах юго-восточнее Тирасполя, состав окончательно застрял. Жуков вызвал по радио из Одессы самолеты Ан-2. Они приземлились рядом с железной дорогой, и маршал продолжил путь. Не война, можно было бы отложить учения. Но не таков был Жуков, командиры ждут, значит, командующий должен прибыть в назначенное время.
К лету 1947 года я хорошо изучил территорию округа, объехав с маршалом все основные города - не говоря об Одессе, Николаев, Кишинев, Бельцы, Тирасполь, Бендеры. Жуков проводил не только учения, но и показные занятия. Особенно любил Георгий Константинович дивизию, дислоцировавшуюся в районе станции Раздельная. Маршал ставил дивизию в пример, настаивая, что ни одна другая часть в наших Вооруженных Силах не может сравниться с ней. Возмездие не замедлило. Из Москвы именно в эту дивизию приехала инспекция Министерства обороны во главе с маршалом Говоровым, сухим и малоприятным человеком. По всем показателям боевой и политической подготовки дивизии, образно говоря, выставили "неуды". Коль скоро Жуков считал ее лучшей в округе, значит, и сам округ...
Взбешенный необъективностью инспекции, Жуков спросил в лоб Говорова, почему он так поступил. Последовал бесподобный ответ, возмущался при мне Георгий Константинович, - "по указанию товарища Сталина". Инспекция и явилась поводом для смещения Г. К. Жукова с поста командующего Одесского военного округа. Но я забежал вперед.
Ранней осенью 1947 года я наконец вырвался в отпуск. Первый за годы войны и послевоенное время. Сил было много, и я решил посвятить часть отпуска участию в мотогонках в Москве на первенство Вооруженных Сил. Победил! Занял первое место на своем БМВ. Старт и финиш на 23-м километре Минского шоссе, четыре конца по 75 километров до 98-го километра и обратно. Установил сразу три всесоюзных рекорда (для машин с объемом двигателя 500, 750 и 1000 кубов). Участие в гонках чуть не кончилось неприятностью. На скорости 180 километров в час прокол, полетела покрышка, и финишировал на ободе. Хорошо, что это случилось в конце 300-километровой дистанции.
В награду получил 12 тысяч рублей, по тем временам порядочные деньги. По-моему, в тот же день или в крайнем случае на следующий мне позвонили на Старопанский, где я с родными переживал радость победы: "Позовите Александра". Беру трубку, слышу голос В. И. Сталина: "Сейчас подъеду, поговорить надо. Куда подъехать?" Объяснил. Вышел из подъезда, подкатывает знакомый "кадиллак" генерала Власика, начальника охраны И. В. Сталина. В машине Василий. Он привез меня на дачу. Небрежно заметил - раньше на ней жил главный маршал авиации Новиков. "Теперь сидит", - махнул рукой Василий.
Усадил за стол, хорошо угостил. Без предисловия объяснил, зачем встретились. "Поговори с самим, чтобы отдал "паккард". Что за блажь! В Берлине уже выпросил один "паккард", теперь подбирается к нашему парадно-выездному черному "паккарду", который стоит в ГОНе и на котором Георгий Константинович ездил по Москве при вызовах с фронта. Машину мы не взяли в Одессу, берегли.
Н. Я.: Невольно возникает сравнение - отпрыск вождя вел себя так, как было принято у иных первобытных народов на стадии дикости. Хрестоматийный пример: съедали сердце смелого супостата, чтобы быть таким же смелым, и т. д.. Василий Иосифович, по всей вероятности, полагал, что, вселяясь на дачу главного маршала, главкома ВВС, повышает себя в звании, а отнимая машину у Маршала Советского Союза, забирается еще выше. Нелепость? Конечно, но рационального объяснения иррациональному поведению не сыскать.
А. Б.: Я смотрю на дело проще, без высокоученых сравнений. Этот отпрыск вел себя скорее инфантильно, как капризный избалованный ребенок. Отдай мои игрушки! Убедившись, что Василий говорил всерьез, я сначала даже растерялся, потом оправился и пообещал поговорить о "паккарде" с Г. К. Жуковым. Про себя твердо решил - ни слова маршалу, хватит у него и без этого огорчений. Удовлетворенный Василий, порядочно набравшийся, приказал какому-то грузину отвезти меня домой на Старопанский. Тот отвез на "мерседесе".
В Одессу вернулся из отпуска, стараясь не подать и виду маршалу, что буквально давило меня. Василий никогда бы не осмелился нагличать, если бы Георгия Константиновича не прижимали со всех сторон. Вполголоса среди нас, близких к маршалу, пошли разговоры о том, что Жукова, наверное, арестуют, ибо по непонятным и необъяснимым причинам бросили в тюрьму десятки генералов и офицеров, непосредственно работавших с ним. Перечислять их и называть опасались даже в разговорах без посторонних. Атмосфера была гнетущая, тяжелая. Что делать, нужно работать. В последние месяцы моего пребывания в Одессе в машине царило погребальное настроение. Маршал во время поездок почти не разговаривал. Я также не открывал рта, боясь, что не выдержу и расскажу Георгию Константиновичу о домогательствах Василия.
Мрачно встретил новый, 1948 год, високосный. Значит, жди беды. Так и случилось. А известно, что беда одна не приходит. Вскоре после Нового года меня пригласил, именно пригласил, а не вызвал Георгий Константинович. Домой. Глядя прямо мне в лицо, он печально сказал: "Убирают тебя от меня, Александр Николаевич". И рассказал, что пришел приказ - отозвать меня в распоряжение Управления кадров МГБ СССР. Выезжать немедленно. "Я, - закончил Жуков, написал письмо Власику, передай ему. Я прошу, чтобы тебя оставили у меня". Георгий Константинович вручил мне запечатанный конверт. "Сходи на прием и передай письмо лично Власику".
Я так и сделал. По приезде в Москву сразу отправился во 2-й дом на Лубянке к генерал-лейтенанту Н. С. Власику, недавно назначенному начальником Главного управления охраны МГБ СССР, 6-е управление, по которому я числился. Пришлось подождать, наконец пустили в кабинет. Я протянул письмо генералу, объяснил, что оно написано Маршалом Советского Союза товарищем Жуковым. Он, не распечатывая, сунул его под стекло на столе и по чекистскому обычаю заорал. Что я "хулиган", которого знает вся Одесса, растленный тип, "ходок по бабам", и прокричал многое другое, что я забыл. Генерал-лейтенант не стал тратить на меня время, объявил, что "позорю органы", выгнал из кабинета. Как водилось в "органах", все это сдобрено отборной матерщиной.
