— Киттеридж, я рад, что ты тоже будешь свидетелем этого небольшого драматического события.

Эштон пожал протянутую руку, все еще несколько ошеломленный встречей.

— Значит, это все-таки ты. А я уж стал сомневаться. — Уинстон улыбнулся:

— Да, много воды утекло, не так ли? Нам с тобой найдется что вспомнить. Но дело — прежде всего. — Он обернулся к сэру Найджелу. — Итак, перейдем к делу.

Он жестом указал им на дворик перед колесной мастерской, и Эштон понял, почему там собралась толпа. К колесу телеги прислонился жестоко избитый человек. Он был без сознания и держался в вертикальном положении только благодаря тому, что его задранные вверх руки были привязаны цепью к колесу. Его оголенное по пояс тело было исполосовано ударами кнута, раны кровоточили, привлекая тучи мух.

— В результате проведенного расследования мне удалось обнаружить первое звено в преступной цепи, существование которой отравляет жизнь в нашем городе, сэр Найджел, — заявил Уинстон. — Этот негодяй снабжал продовольствием и давал прибежище беглым каторжникам, и я уверен, что нам удастся убедить его выдать нам организатора всей этой сети.

Сэр Найджел удовлетворенно кивнул, но Эш с отвращением отвернулся, чтобы не видеть этого сломленного человека.

— Сразу видно, что ты уже применял к нему свои методы убеждения. Неужели нельзя было обойтись без крайних мер?

— Для обычного человека, возможно, в них не было бы необходимости, — равнодушно пояснил Уинстон, — но для такого, как он… — Он пожал плечами. — К сожалению, такие закоренелые преступники, как он, понимают только физическое наказание. Видите ли, он тоже беглый.

— Что? У нас под носом? — возмутился сэр Найджел.

— Вот именно. Так часто бывает. Они перебираются из одной колонии в другую, устраиваются на работу под другой фамилией и живут себе как обычные граждане. Никто и не догадывается об этом. А этот устроился еще лучше: открыл колесную мастерскую. Ему оставалось две недели до конца срока, когда он, дурак, сбежал. Впрочем, все они придурки, — добавил Уинстон.

Эш бросил взгляд на привязанного цепью бедолагу, и безобразие этой сцены вызвало у него отвращение. Хотя за долгие годы он достаточно закалился, сталкиваясь с жестокой реальностью, художник в нем испытывал омерзение при виде жестокости. Во всем происходящем чувствовалось какое-то мрачное предзнаменование, которое ему очень не нравилось, — и в том, что они снова встретились с Уинстоном по прошествии стольких лет, и в том, что двор был забрызган кровью.

— Что с ним теперь будет? — спросил Эш по возможности равнодушным тоном.

Уинстон удивился тому, что он об этом спрашивает.

— Участие в заговоре против Короны карается смертью, дорогой мой, а он еще к тому же беглый. Уверен, что нам удастся получить от него нужную информацию до того, как приговор будет приведен в исполнение.

В толпе вдруг раздался крик, и какая-то женщина бросилась на колени перед бесчувственным телом заключенного. Она, рыдая, трясла его, окликала по имени. Женщина была беременна. Она была на грани истерики и то и дело оглядывалась на толпу безумными глазами. Увидев Уинстона, она закричала:

— Это мой муж! Что вы с ним сделали? Он ни в чем не виноват! Вы не можете…

— Ваш муж, любезная, является заговорщиком и беглым каторжником. Он получит свое по заслугам. — Он обратился к солдатам: — Уберите немедленно эту особу.

Но не успел солдат подойти к ней, как женщина тяжело поднялась на ноги и, потрясая кулаками, с дикими криками набросилась на Уинстона, который ударил ее, сбив с ног, и, когда она растянулась в грязи, пнул ее носком сапога.

Эшу показалось, что он возвратился в прошлое. Он подскочил к Уинстону и резко оттолкнул его, потом повернулся к женщине. Солдат уже поднял ее на ноги, и Эш, сжимая кулаки, обратился к Уинстону.

— Она ничего не сделала, — сердито сказал он. — Это бессмысленная жестокость.

Уинстон, улыбаясь, поправлял манжеты. Ситуация явно забавляла его.

— Как ни странно, мне вспомнилась наша последняя встреча. Приятно сознавать, что в нашем непрерывно меняющемся мире кое-что остается неизменным — вроде твоего упрямого желания сражаться с ветряными мельницами.

Женщину куда-то поволокли солдаты, она рыдала и умоляла сжалиться. Эшу все это тоже напомнило их последнюю встречу. Он вновь увидел себя в Вулфхейвене: безжизненное тело невинной молодой девушки на полу и кровь, стекающую по физиономии Уинстона. Иногда ему казалось, что в ту ночь началась его жизнь, хотя ему удалось почти совсем забыть об этом. И вот они снова встретились в аналогичной ситуации — жизнь описала полный круг.

Эш с трудом проглотил комок в горле и разжал кулаки. Стараясь говорить спокойно, он произнес:

— Если ты называешь сражением с ветряными мельницами мое отвращение к жестокому обращению с женщиной, то пусть будет так.

Сэр Найджел, встревоженный оборотом, который принимала ситуация, поспешил вмешаться:

— Эштон, вы, возможно, не понимаете…

Но Уинстон, рассмеявшись, жестом остановил его.

— Не беспокойтесь, сэр Найджел. У нас с Эштоном было однажды неприятное столкновение, которое, я надеюсь, больше не повторится. — Он взглянул на Эша и, обращаясь к нему, заявил: — Я не тот человек, которого ты знал в прошлом, Эш. Я не держу на тебя зла за то, что произошло между нами. По правде говоря, мое сознание в то время было настолько затуманено, что я едва помню, что произошло. Если бы не этот шрам на лице, я бы с трудом поверил, что человек, каким был я, вообще когда-либо существовал. Да, — добавил он, вновь проведя пальцами по шраму на щеке, — я благодарю Господа за это напоминание о моем недостойном образе жизни. — Взгляд его горел таким фанатичным блеском, а в голосе слышалось такое благоговение, что Эшу оставалось лишь в изумлении таращить на него глаза. Потом Уинстон расслабился и снова улыбнулся. — Я рад видеть тебя, старый дружище, и счастлив, что ты присоединяешься к борьбе против безнравственности и продажности, распространившихся на этом континенте.

Под воздействием жары влажное белье Эша прилипло к телу, волосы под шляпой взмокли. Сэр Найджел тоже то и дело промокал лицо носовым платком, но Уинстон даже не вспотел. В этом было что-то противоестественное, как и в его словах и во взгляде его блеклых глаз. Несмотря на зной, у Эша мороз пробежал по коже.

— Думаю, ты ошибаешься, Гидеон. Я не солдат и не желаю им быть, — медленно произнес он.

Уинстон, кажется, удивился.

— Вот как? А я слышал, что в Америке ты прославился храбростью.

— Только не в качестве мясника, — оборвал его Эш.

— Зачем вы так, Эштон? Все мы здесь работаем ради достижения одной цели, — сказал сэр Найджел.

Эш медленно покачал головой:

— Вы ошиблись, сэр Найджел, если подумали, что я каким-либо образом стану участвовать в таком представлении, какое мы видели здесь сегодня.

Старый джентльмен явно смутился, но Уинстон молча улыбнулся.

— Ты, как всегда, пытаешься поставить себя выше меня, — пробормотал он. — Должен сказать тебе, я разочарован. Я-то думал, что мы теперь сможем объединить усилия в достижении общей цели, так сказать, будем трудиться бок о бок, как положено двум соотечественникам, чтобы искоренить зло в этой части мира. Будь любезен, объясни мне, в чем ты видишь разницу между нашими миссиями.

— Я не считаю благородным занятием охоту на людей.

— Ах, вот оно что? Но ведь ты занимаешься тем же самым?

— Не совсем. Я всего лишь предлагаю свои услуги по сбору информации для военной экспедиции.

— Ты, как и я, помогаешь Короне в том, чтобы осужденные преступники понесли заслуженное наказание.

Эш почувствовал некоторую неловкость, отчасти это было вызвано смутным подозрением, что в словах Уинстона есть доля правды. Но он взял себя в руки и сказал с уверенностью:

— Вот Джек Корриган — это действительно враг Короны, который представляет собой угрозу. Если верить тому, что я слышал, то он сам по себе является военной силой. Разве можно сравнить такого опасного преступника, как он, с этим несчастным, — он жестом указал на человека, привязанного к колесу, — который хотел лишь заработать, чтобы прокормить семью?