Он сообщил, что навстречу нам идет большая группе вражеских самолетов. Вскоре и мы увидели ее на одной с нами высоте. Заламываю крутой разворот в сторону солнца, пропускаю гитлеровцев под собой, а затем устремляюсь вдогонку. Ведомый – за мной. Подхожу вплотную к замыкающему строй «юнкерсу», поджигаю правый мотор. Он держится в воздухе. Вхожу в левый разворот, переваливаюсь через крыло и бью по второму мотору.
«Юнкерс» пошел к земле, а меня попытался атаковать «мессер». Но мой верный страж Иван Филиппов был начеку. Длинной очередью он отогнал его.
Фашистская группа полностью расстроилась. Мы не переставали ее атаковать, когда увидели еще девятку Ю-52 под прикрытием не менее двадцати Ме-109. С ходу бросаюсь на первого же «юнкерса». И от снарядов он валится вниз, И тут меня берут в клещи два «мессершмитта». И снова Филиппов выручает – успешно отражая атаку вражеских истребителей, он поджигает один из них.
Что тут сказать? Молодчина! Можно совершенно не волноваться за свой тыл – он прикрыт непробиваемым щитом. Онискевич с наблюдательного пункта все видит: и как мы крутимся, и что делается чуть в сторонке. А там движутся к Будапешту одиннадцать Ю-52 в сопровождении пятнадцати «мессеров». Онискевич нацеливает нас на эту группу.
Снова с ходу бросаемся в атаку. Но гитлеровцы нас встретили дружным залпом. Кое-как увернулись от кинжальных трасс, завязали бой. Проходит пять минут – безрезультатно. «Мессеры» не дают развернуться, мешают нам. Переключаюсь на них, захожу в хвост одной паре, а другая тут же начинает подкрадываться ко мне. Филиппов открывает огонь, но и его атакуют. Я отгоняю от него «мессеров», кричу:
– Филипп, выходи!
Вижу – надо мной еще одна пара фашистов. Надо вывернуться из этого круговорота: у меня снарядов осталось только на самый крайний случай. Еще успеваю увертываться от вражеских трасс.
Настойчиво повторяю:
– Выходи, Филипп, выходи!
А сам прибегаю к хитрости: резко с кренами опускаю нос машины, быстро теряю высоту – пусть противник думает, что я подбит. Вокруг меня – огненные шнуры.
Слышу голос Филиппова, полный злости и ненависти:
– Я им, гадам, сейчас дам!
Ведомый принял все за чистую монету. Эх, как это некстати – он даст волю своему гневу, и его заклюют. В воздушном бою гнев не всегда надежный помощник, иной раз он ослепляет человека, лишает его возможности трезво оценивать обстановку.
У меня в запасе оставалось еще метров пятьсот высоты, когда я увидел, что за Филипповым увязались два «мессершмитта» и вот-вот откроют огонь. Я сейчас же вышел из пикирования, выпустил несколько снарядов.
«Мессершмитты» шарахнулись в стороны, но я на фоне земли из-за густой дымки потерял Филиппова. Старательно осматриваюсь – нет ведомого.
– Филипп, где ты? Где?
Молчит.
«Ладно, – думаю, – „мессеров“ я от него отогнал, теперь он сам дорогу домой найдет». Разворачиваюсь, иду к Будапешту и снова натыкаюсь на большую группу вражеских самолетов. Врезаюсь в строй, жму гашетку, даю несколько выстрелов, и увы – снарядов нет.
За всю войну это был второй такой случай. Сейчас бы только вот развернуться, но, как говорится, видит око, да зуб неймет.
Делать нечего, приходится уходить домой. А мозг сверлит одна мысль: где Филиппов, где Филиппов?
Неожиданно в наушники врывается голос дежурного аэродромной радиостанции:
– «Лавочкин», «лавочкин» с одной ногой, уходи на второй круг…
Я включаюсь в разговор:
– Это Филипп пришел?
– Да, самолет его, но сам он не отвечает…
– Все-таки пришел. Хорошо, – отвечаю обрадованно. – У меня нет боеприпасов, подготовьте второй самолет, чтобы я смог сразу взлететь, – много «мессеров» в воздухе.
– Мы выслали в ваш район еще одну пару. Вам самолет подготовим.
Ныряю в густую, как молоко, дымку, пронизываю мутно-белесую завесу, выскакиваю прямо на Дунай. И по зеркалу реки – на аэродром. Приземляюсь, спешу увидеть Филиппова.
Но больше увидеть его не довелось.
Он появился над аэродромом с выпущенной всего одной стойкой шасси. Посадку не рассчитал – ушел на второй круг. И ушел навсегда в неизвестность. Мы ждали его возвращения до самого позднего вечера, ждали на второй день, на третий. Мы вели активные поиски – осмотрели всю местность вокруг аэродрома, с помощью водолазов обследовали некоторые участки Дуная. Нашли обломки «лавочкина», установили его номер, но он не совпал с тем, что значился в формуляре истребителя Филиппова. Так до сих пор и не знаем, что же случилось, однако все склоняются к мысли, что младшего лейтенанта Ивана Филипповича Филиппова поглотили дунайские волны. И теперь стоит услышать мне ставшую популярной песню «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок…», как я тут же начинаю думать о моем верном ведомом, превосходном воздушном бойце, в короткий срок заслужившем два ордена Красного Знамени.
Свалившаяся беда острой болью отозвалась в моем сердце. В тот день во второй полет я отправился четверкой – с Кирилюком, Горьковым, Гриценюком. Снова были схватки. И на обратном пути приключилась с нами любопытная история. Встретили мы Ю-52, его охраняла пара «мессеров».
– Керим, возьми на себя «пузатого», а я займусь «тощими». – И я ринулся в атаку.
Керим великолепно сделал свое дело: подбил «юнкерса», заставил его сесть на нашей территории недалеко от озера Веленце.
«Мессершмитты», увидев, что охранять им больше некого, на полном газу бросились уходить. Стали мы кружиться над «юнкерсом», наблюдаем, что дальше будет. Смотрим – к нему торопятся наши на машинах, спешат кавалеристы. Экипаж самолета сошел на землю. И вдруг откуда ни возьмись-немецкий легкомоторный «физлер-шторх». Фрицы начади размахивать руками, шлемофонами: приземлись, мол, забери. «Физлер-шторх» начинает снижаться. Я – к нему. Подхожу совсем близко, всматриваюсь в лицо летчика – так это же Леня Капустянский! И как я не подумал о нем раньше?! У нас в полку был трофейный «физлер-шторх». Леня хорошо освоил его, иногда возил на нем людей и различные грузы. Сейчас он, как позже выяснилось, отвозил куда-то полкового врача капитана Владимира Антонюка. Надо же такому случиться! Ведь мы запросто могли его срубить.
Я указал рукой Капустянскому на «юнкерс». Он все понял. Сел, обезоружил онемевших от удивления немцев, передал их подоспевшим кавалеристам.
Потом Леня Капустянский будет часто с юморком рассказывать, как он в трофейном самолете пленил немецких летчиков. А его друг Вася Калашонок – подначивать:
– Чего же ты не говоришь, кто «юнкерс» сбил? Своей славы тебе мало, еще и чужой прихватить хочешь?
…Третий контрудар гитлеровцев. Наша оборона севернее Балатона прорвана. Фашисты снова вышли к Дунаю, устремились вдоль реки к Будапешту, не теряя надежды выручить окруженную группировку.
В те дни сложилась необычная а тяжелая обстановка для некоторых частей нашей воздушной армии. Четыре полка 262-й ночной бомбардировочной дивизии оказались на территории, занятой врагом. Им было приказано любой ценой продержаться до утра, причем не просто продержаться, а еще и помешать врагу переправляться по мостам через канал Шарвиз. И авиаторы блестяще справились с необычной задачей. Экипажи ночью взлетали, сбрасывали над мостами светящиеся бомбы, и враг не мог перебраться через канал, не попав под обстрел.
Ночная бомбардировочная дивизия… Это звучит весомо, но укомплектована-то она была тихоходными По-2. И сейчас нельзя не удивляться мужеству и беззаветной храбрости ее личного состава.
Тогда же прославился мастерством прицельных ударов по мостам старший лейтенант Николай Платонов – командир эскадрильи 672-го штурмового авиационного полка. Мост – точечная цель. Не всякому дано попасть в него с одного захода. Но Платонов никогда не заходил дважды. В марте 1945 года этот замечательный летчик стал Героем Советского Союза.
В эти дни мы узнали о беспримерной стойкости казаков-гвардейцев, вместе, с танкистами успешно отразивших натиск врага юго-восточнее озера Веленце. В этот район каждый из нас вылетал с особым чувством – ведь там шли самые напряженные бои, насмерть стояли донские казаки. Мы беспрерывно находились над позициями казаков, не давая фашистам сбросить ни одной бомбы. Линия фронта проходила почти рядом с аэродромом, на первом же развороте после взлета мы уже имели возможность наносить удары по вражеским позициям, помогая казакам выстоять в этой исключительно тяжелой обстановке. Они по достоинству оценивали наши старания – то и дело присылали нам свои благодарности.
