Когда первое потрясение прошло, Бетти-Энн увидела, что все чужие вокруг глядят доброжелательно. Робкие улыбки первого знакомства сменились улыбками привета и дружелюбия. Дни быстро покатились к рождеству. А там внезапно набежали и промчались каникулы, и оживленные, румяные, блестя глазами, все наперебой рассказывали, какие чудесные подарки принес им Санта-Клаус. И каждый день так много было всяких новых дел, что Бетти-Энн даже не заметила, как вернулась и вновь дохнула истомой и свежестью весна.

За три недели до того, как распустить их на каникулы, мисс Кольер, учительница, раздала всем цветные карандаши.

- Такими вот карандашами вы будете рисовать весь год, объяснила она.

Минут через пятнадцать она остановилась у парты Бетти-Энн. Бетти-Энн увлеченно раскрашивала плотный лист бумаги яркими карандашами.

- Что это у тебя вышло, Бетти-Энн? Большая бурая корова?

Не переставая рисовать, Бетти-Энн ответила:

- Это человек в дереве.

- Вот как?

- Да, - подтвердила Бетти-Энн, наморщив лоб, - кора дерева вся нахмуренная, и лицо у человека прямо в коре тоже все нахмуренное.

- Как странно, - сказала мисс Кольер. - Когда приглядишься, можно подумать, что ты и в самом деле так нарисовала.

- А как же.

- Нет, детка, я хочу сказать: можно подумать, будто это у тебя не случайно вышло, а ты так и хотела нарисовать.

- А я и хотела, - сказала Бетти-Энн, и мисс Кольер рассмеялась и потрепала ее по волосам.

- Значит, ты вырастешь художницей.

Когда мисс Кольер отошла, Бетти-Энн, огорченная тем, что ее не поняли, проткнула пальцами человека в дереве и стала рисовать девочку. Лицо она старалась делать так, будто на него смотрят сразу с двух сторон.

В последнюю педелю школьного года мисс Кольер дала детям несколько простейших тестов, которые должны были выявить их способности (мисс Кольер лишь недавно окончила колледж). Бетти-Энн поняла, что от того, как она ответит на вопросы, для нее многое будет зависеть на протяжении всех восьми школьных лет. И старалась изо всех сил. Когда позднее директор хвалил мисс Кольер за умелую работу, не зная, однако, что же, собственно, делать со всеми этими ответами, мисс Кольер сказала:

- Вот это ответы Бетти-Энн Селдон. Она, безусловно, очень толковая девочка, но у меня такое чувство, что тест не выявил ее истинных способностей, что многое осталось от нас. скрыто. Я отметила это на ее листке.

- Да-да, вижу, - сказал директор.

- Но я сдавала зачет только по краткому курсу элементарных тестов, - прибавила мисс Кольер.

И директор, который был вовсе не знаком с тестами, не без неловкости заметил, что и это немало и не может же он требовать, чтобы учителя знали все на свете.

Бетти-Энн еще и месяца не проучилась во втором классе, как вдруг один из ее рисунков карандашом ("такой хороший, словно это работа восьмиклассницы") вывесили в главном холле. Но о другом ее рисунке (на нем был изображен наполовину рухнувший дом - забор перекосился, труба и мебель плавают вдоль стен) учительница, сказала:

- Как-то это не очень похоже на правду.

И Бетти-Энн решила впредь быть осторожнее - она совсем не хотела, чтобы ее понимали неправильно.

Всю вторую половину года и следующий, третий школьный год Бетти-Энн все сильней ощущала, что отдаляется от своих товарищей, а в какой-то мере и от учителей, и даже (правда, еще меньше) от своих родителей. Сидя в классе, она стала опасаться, что в любую минуту какое-нибудь ее не к месту сказанное слово вызовет взрыв смеха, а дома чувствовала, что ее подчас не могут понять ни Джейн, ни Дейв, и, как они ни старались, они многое понимали совсем не так, как она, и,, если она пыталась им объяснить, они переставали понимать ее самое. И мало-помалу она замыкалась в себе, и молчала, когда другие смеялись, и говорила нерешительно, с запинкой, когда другие рассуждали уверенно и смело. ("Девочка застенчива и уязвима".)

Начался четвертый школьный год, и однажды Бетти-Энн увидела, как одна из старших девочек, ученица седьмого или восьмого класса, соскочила с качелей, где никого больше не было, и, яростно топая, так что из-под теннисных туфель взметнулся белый песок, кинулась через двор в пустой класс, а по лицу ее текли неслышные слезы. "Почему она так?" - подумала Бетти-Энн. Непонятно: ведь рядом не было ни души, никто не мог ее обидеть. Это был для Бетти-Энн миг прозрения, она поняла не разумом, а скорее чувством, что каждый человек сам по себе, и заплаканное лицо это сказало ей, что в иные минуты каждый в той или иной мере остается непонятым; и она, быть может, не более одинока, чем та большая девочка, и непонята не больше всех других.

Перед тем как перейти в пятый класс, она еще раз получила такой же урок. Это случилось не в школе, а во время поездки в зоосад, который находился от них за восемнадцать миль, в Джаплине; они отправились туда под надзором миссис Фойе, учительницы восьмого класса, и Бетти-Энн заметила, что, когда они приехали на место, та отошла в сторонку, чтобы наспех выкурить запретную сигарету. Ехали прямо из школы в заказном автобусе; все, кроме Элмера, прихватили пакеты с завтраком (у Элмера завтрак лежал в специальном чемоданчике, точно у взрослого). В парке-его чаще называли не зоосадом, а именно зоопарком - было много неведомых, необычайных, просто замечательных зверей. И когда охваченный жадным любопытством класс остановился перед кенгуру, Уилли - один из самых маленьких, хуже других одетый мальчик - сказал:

- Глядите! У Бетти-Энн кенгуриная рука!

Бетти-Энн озадаченно посмотрела на кенгуру, нахмурилась было и сказала:

- Нет, у кенгуру обе лапы здоровые, ни одна не изуродована.

Сказала - и поняла, что сравнение опиралось вовсе не на физическое сходство. В голосе Уилли слышалась обида - и еще злость. А ведь она как будто никогда его не задевала. Да и разговаривала-то всего, наверно, раз или два - он сидел в другом конце класса, а на переменах обычно играл в одиночку. Нет, эта выходка ничем не вызвана, Бетти-Энн ни в чем перед ним не провинилась.

После четвертого класса ее хотели перевести прямо в шестой. Но Дейв запротестовал:

- Она и так слишком рано пошла в школу.