Молодой Прохазка. Знаю! Вчера вы у меня из головы не выходили, и я завернул одной покупательнице вместо шницеля ее же собственную сумку и получил за это нагоняй от отца. А по утрам у меня болит голова. Это любовь.

Копецка. А много ли у вас, спрашивается, этой самой любви?

Молодой Прохазка. Я что-то вас не понимаю.

Копецка. Я спрашиваю, на много ли хватит вашей любви? Может, как уже бывало, на один раз, высморкаться - и все.

Молодой Прохазка. Пани Анна, не терзайте мое сердце такими злыми упреками. Моей любви хватит на все, только бы вы ответили на нее взаимностью. А этого-то как раз и нет.

Копецка. Меня интересует, хватит ли ее, например, на два фунта вырезки.

Молодой Прохазка. Анна! Как вы можете в такой момент говорить о таких грубых материальных вещах!

Копецка (отвернувшись и считая бутылки). Ну видите, для вас это уже слишком много.

Молодой Прохазка (пожимая плечами). Я вас опять не понимаю. Уж больно туманно вы говорите.

Балоун. Моя прожорливость не с этой войны началась, это застарелая болезнь. Из-за нее моя сестра, у которой я в ту пору жил, ходила с детьми в Клокоты в престольный праздник. Но даже и это не помогло. Сестра с детьми возвратилась с праздника и принялась считать кур. Одной или двух она недосчиталась. Но тут я ничем не мог ей помочь, я знал, конечно, что куриные яйца вещь в хозяйстве необходимая, но стоило мне только выйти из дому, увидеть курицу, как я мгновенно ощущал в желудке бездну, и через час мое душевное равновесие восстанавливалось, а курице - аминь! Видимо, мне уже ничем нельзя помочь.

Молодой Прохазка. Пани Анна, вы это серьезно говорите?

Копецка. Совершенно серьезно.

Молодой Прохазка. Когда вам нужны эти два фунта вырезки? Завтра?

Копецка. Не слишком ли опрометчиво ваше обещание? Значит, вы хотите вынести из лавки вашего папаши два фунта мяса без разрешения и мясного талона, а теперь это считается спекуляцией и за это дело положен расстрел, если только это всплывет.

Молодой Прохазка. Неужели вы думаете, что я не пошел бы на расстрел ради вас, если бы знал, что этим смогу у вас хоть чего-нибудь добиться?

Швейк и Балоун следили за разговором.

Швейк (с похвалой). Вот таким и должен быть влюбленный. В Пльзене один молодой человек повесился в сарае из-за вдовы уже даже не первой молодости, потому что она в беседе с ним обронила как-то, что он ничего не готов сделать ради нее, а в "Медведе" один тип - он был отец семейства - вскрыл себе вены в нужнике, потому что кельнерша лучше обошлась с другим гостем. А через несколько дней двое бросились в Влтаву с Карлова моста из-за одной особы, но тут уже были замешаны деньги, она была, как я слыхал, весьма зажиточная.

Копецка. Я скажу - такое не каждый день приходится слышать женщине, пан Прохазка.

Молодой Прохазка. Поверьте мне! Я принесу завтра в полдень, не поздно это будет?

Копецка. Я не хотела бы, чтобы это вам повредило, но ведь это ради доброго дела, не для меня самой. Вы сами слышали, что пан Балоун должен получить настоящий мясной обед, иначе его одолеют скверные мысли.

Молодой Прохазка. Значит, вы не хотите, чтобы я подвергал себя опасности. Так вы сказали, я не ошибаюсь? Значит, вам будет не безразлично, если я буду расстрелян, не берите своих слов обратно, вы осчастливили меня ими! Пани Анна, решено, вы обязательно получите жаркое, пусть я даже околею из-за этого.

Копецка. Приходите завтра в полдень, пан Балоун, я ничего вам не обещаю, но обед, кажется мне, для вас будет.

Балоун. Если бы я только один-единственный разочек получил жаркое, все скверные мысли вылетели бы у меня из головы. Но я не стану преждевременно радоваться, я и так слишком много претерпел в жизни.

Швейк (показывая на эсэсовца). Я думаю, он все забудет, когда проснется, он пьян в стельку. (Кричит ему в ухо.) Да здравствует Бенеш!

Тот не шевелится.

Это вернейший признак, что он без сознания, иначе он бы меня в землю втоптал, так они тут всего боятся!

Входит агент гестапо Бретшнейдер.

Бретшнейдер. Кто всего боится?

Швейк (уверенно). Эсэсовцы. Присаживайтесь к нам, господин Бретшнейдер... Принесите ему кружку пльзенского, пани Копецка, нынче что-то жарковато.

Бретшнейдер. Чего же они боятся, по вашему мнению?

Швейк. Боятся проявить невнимательность и пропустить мимо ушей высказывания, содержащие в себе зародыш государственного преступления или еще чего, откуда мне знать. Но, может, вы хотите, чтобы никто не мешал вам читать вашу газету, а я отвлекаю вас?

Бретшнейдер (усаживается с газетой). Мне никто не помешает, если то, что он говорит, интересует меня. Пани Копецка, вы сегодня снова выглядите как майский ландыш,

Копецка (подавая ему пиво). Скажите лучше, июньский.

Молодой Прохазка (когда она возвращается за стойку). Я на вашем месте не разрешал бы ему таких вольностей.

Бретшнейдер (раскрывает газету"). Это экстренный выпуск. На фюрера было произведено покушение в мюнхенской пивной. Что вы на это скажете?

Швейк. И долго он мучился?

Бретшнейдер. Он остался невредим - бомба поздно взорвалась.

Швейк. Небось какая-нибудь дешевая, продукт современного массового производства. А потом удивляются, что качество не то. Почему, спрашивается, такой предмет не был изготовлен любовно, как прежде бывало, при ручном производстве? Я не прав, скажете? А вот то, что они для такого случая не подобрали бомбы получше, так это уж прямо халатность с их стороны. В Чешском Крумлове один мясник решил однажды...

Бретшнейдер (перебивает его). Если фюрер был почти убит, так это вы называете халатностью?

Швейк. "Почти" - это обманчивое слово, господин Бретшнейдер. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, когда наши милые друзья нас продали в Мюнхене, мы уже "почти" было воевали, но только "почти" - вот и остались на бобах. Еще в первую мировую войну Австрия "почти" победила Сербию, а Германия "почти" победила Францию. Нет, на "почти" далеко не уедешь.

Бретшнейдер. Продолжайте, продолжайте. Оч-чень любопытно. У вас интересные посетители, госпожа Копецка. Такие политически развитые.

Копецка. Посетители как посетители. Мы, трактирщики, стоим вне политики. А вас, господин Бретшнейдер, я попрошу не втравлять моих гостей в политические разговоры, которые кончаются для них в гестапо. Вам же, пан Швейк, я бы сказала: ты только уплати за пиво, а там сиди себе и болтай что хочешь. Но вы, пан Швейк, за свои две кружки уже достаточно наболтали.