– Я вас видел вместе, папа. Что толку в страстной любви, если она улетучилась бесследно? Вы могли провести в молчании целый вечер.

– Мы прожили вместе полжизни, Дэвид. Больше, чем ты существуешь на свете. Многое теряется за такой промежуток времени. Это не значит, что ничего не осталось или мы оба жалеем об этом времени. Я бы не отказался от моих воспоминаний…

– Но понимаешь, – резонно заметил он. – Мы с Викки просто раньше подошли к этому пределу, легче, без горечи.

Я испуганно уставился на него.

– Когда-нибудь тебе будет сорок, Дэвид, и ты взорвешься.

К нему вернулось самообладание и вместе с ним чувство превосходства.

– Не думаю, – уверенно сказал он.

Мы вернулись в дом, прошли через гостиную. Я не собирался медлить. Лучше в таких случаях просто уйти, не смаковать неприятные минуты.

Думал ли я, что все так кончится?

Я повернулся у двери. Дэвид чуть не налетел на меня.

– Я никуда не денусь, – сказал я ему. – Ты легко сможешь меня найти. Если я тебе понадоблюсь, дай мне знать, хорошо?

Он уже не выглядел таким самоуверенным, скорее удивленным. И это было лучшее, на что я мог надеяться. Я порывисто обнял его. Он даже не пошевельнулся.

– Передай Викки, что я попрощался, – добавил я.

В субботу вечером, в последние выходные перед судом, я приехал в дом в районе Террел-Хилл, прихватив маленький скромный букет цветов. Это был оштукатуренный дом, большой и внушительный, с огромным окном. Круговой подъезд к дому занимал почти весь дворик, оставив нетронутым лишь крохотный, малопривлекательный кусочек земли, усаженной цветами, увядшими в преддверии зимы. Я стоял и смотрел на дом, прикидывая, стоит ли смыться, пока не поздно.

Но в этот момент парадная дверь распахнулась, и я без колебаний направился к ней. Девушка несла в руках сумку с одеждой. Она остановилась в дверях, обернулась и что-то крикнула. Когда я подошел ближе, она внезапно развернулась, почти столкнувшись со мной нос к носу, и выпалила:

– О! Привет! Я забыла, что мама кого-то ждет.

Доктор Маклэрен вставила:

– Не верь ей, она уже пять минут стоит в холле с сумкой в руке и выглядывает из-за занавески.

Девушка снисходительно улыбнулась. Ей было около двадцати, длинноногая и худая – даже слишком. Если только не была фотомоделью – с длинными волосами до плеч, блестящими глазами и светлой кожей, она бы ничем не выделялась, ее спасала улыбка и оживленная мимика, но мне не пришлось ее долго разглядывать.

– Имей в виду, что она должна была уехать еще днем, – продолжила Дженет, – пока не услышала, что ко мне придет гость.

– Меня зовут Элоиза. – Она крепко пожала мне руку. – Мам, ты не прихватишь еще одну сумку? Вы знаете, как их надо укладывать одна на другую?

Дженет приветливо улыбнулась, скрываясь в доме, я же сказал:

– Не совсем, – и подошел к спортивной машине с откидным верхом, стоявшей на дорожке.

Элоиза небрежно бросила сумку на заднее сиденье.

– Не важно, просто надавите, когда я скажу, ладно? – попросила она.

Я положил цветы на машину, но она тут же вырвала их у меня.

– Нет, только не на капот, они завянут. Цветы. Это так…

– Только не говорите, "мило".

– …наполнено смыслом. Никто уже цветы не дарит.

Вот такой разговор я хотел вести в день первого свидания Дины: ничего не значащая дружеская болтовня.

Я удержался от того, чтобы засунуть руки в карманы.

– Я приехал по делу. Мы должны оговорить свидетельские показания твоей матери в суде.

Элоиза подошла ко мне ближе, протянула букет.

– Правильно, вы принесли цветы, чтобы ввести в заблуждение соседей.

Взгляд исподлобья настаивал на признании.

– У тебя мамин рот, – вместо этого сказал я.

Ее губы расплылись в улыбке. Дженет вышла из дома, неся маленький чемодан.

– Это все?

– А, бесконечный поток поклонников, – сказала Элоиза. – Ты правда отделалась от последнего ухажера? Он не сидит наверху?

– Убирайся, – ответила Дженет. – Давай.

Затем они прилипли друг к другу, будто их притягивало: им стоило перестать сопротивляться, и никакое расстояние не стало бы для них препятствием.

Почувствовав себя лишним, я вошел в дом и очутился в холле, выложенном плиткой, белеющей на фоне окон, расположенных повсюду и даже над дверью. Слева от меня была гостиная, с некрашеным дубовым полом и кремовыми обоями в еле заметный голубой рисунок.

Кругом цветы: огромный букет на столе в прихожей, три другие икебаны я разглядел в гостиной. Я мог засунуть свой крошечный букет в любую из этих икебан, и он бы сразу затерялся.

– Потенциальная жертва Остина, – сказала Дженет. – Она моя младшая дочь, я избаловала ее. Что я могу сказать? Всем интересно узнать, что из себя представляют чада детских психологов, но я думаю, что Элоиза стала бы такой вне зависимости от того, как мы ее воспитывали. Это ее природный характер.

– Должно быть, это ты научила ее быть самостоятельной.

Дженет улыбнулась. Она вытирала щеку, входя в комнату, и я не стал смущать ее, принявшись разглядывать обстановку. Когда я повернулся, она сказала:

– Я еще не готова.

– Не могу дождаться, когда увижу окончательный результат.

На ней было темно-синее платье, которое ненавязчиво подчеркивало фигуру, а шею украшало тонкое золотое ожерелье. Волосы, я бы сказал, были цвета элегантности, а глаза под цвет платья. Она вспыхнула от удовольствия, увидев букет.

– Как приятно. Я люблю цветы.

– Правда?

Оказавшись в гостиной, я произнес банальное:

– Прекрасный дом.

– Да. Я оставила его после развода, а Тэд оставил себе практику.

– Он юрист?

– Врач. Хирург-ортопед.

– А, так вы познакомились в медицинском колледже?

– Нет. – Дженет замялась. – Я не посещала медицинский колледж, пока не решила выяснить, что так привлекало Тэда, ведь он возвращался домой не раньше девяти. Оказалось, что его увлечения не ограничивались медициной.

Не дождавшись моей реакции, она продолжила.

– Мне надо было давно переехать в домик поменьше. Но мне хотелось, чтобы дети приезжали в гости в родительский дом. Хочешь посмотреть?

Я чувствовал, как дом на глазах разрастается вширь и в высоту, каждый его уголок был наполнен ее воспоминаниями. Спальни детей, снимки, выставленные напоказ, убранные в буфет милые домашние сценки, нагромождение счастливых и горьких минут.

– Нет, – ответил я.

– Хорошо. Может, в другой раз. По одной комнате в каждый приход. Может…

– А может, и нет, – произнесли мы в один голос.

Дженет продолжила:

– Садись. Что ты хочешь выпить? Виски? Вино?

У нее уже все было под рукой. Мы болтали, пока она наполняла бокалы. Рассказали друг другу про детей, про их возраст и профессии, потом закрыли эту тему, потому что она вела к разговору о несложившейся семейной жизни, а откровенничать об этом было слишком рано. Дженет села рядом со мной на диван, но не слишком близко, и слегка чокнулась со мной, не произнося тоста. Я сделал глоток и откашлялся.

– Мы, видимо, не вызовем тебя для свидетельских показаний в первый день. Пока не…

– Знаю, – смущенно перебила Дженет. – Ты мне говорил. – Она колебалась. – Давай не будем говорить о деле, – попросила она.

– Давай, ты права.

Меня вдруг одолело чувство, что Дженет неймется спросить, почему я попросил ее о встрече, и у меня не было ответа. Время для нас, пожалуй, миновало. Такое объяснение только смутило бы нас обоих. Мы с Линдой никогда не назначали свиданий, мы влюбились друг в друга и уже не могли остановиться. Бекки не предлагала мне прийти на свидание, она предложила себя.

Все не то. Я превратился в мрачного, изнуренного работой чиновника, бередящего свои раны, предаваясь стенаниям по поводу Линды, потери семьи, отсутствия личной жизни. После того как я повел себя благородно в отношении Бекки, у меня остался единственный человек, к которому я еще мог обратиться.

По этой причине я сидел в уютной гостиной Дженет, ощущая себя шестнадцатилетним.